проник в душу этих скульптур, то получаешь некое очищение от всех тревог и суеты? Ты считаешь, что твои работы способны вызвать у человека настоящий катарсис?

Несмотря на скептический тон Джулиана, Жана, кажется, это совершенно не задело:

– Именно. Не стоит концентрироваться лишь на одной части, смотри на объект с обеих сторон, тогда тебя и должно торкнуть то, что я только что тебе объяснял. У нас большие предрассудки видеть сразу и жизнь и смерть, когда мы радуемся жизни, мы не думаем о смерти, но она есть, она везде, и она, в том числе и в нас. И когда ты принимаешь эту истину, ты и становишься полноценным, обретаешь гармонию и начинаешь понимать мир во всех его проявлениях, во всех его глубинах. То есть ты заранее уже настроен увидеть что-то деструктивное, и на тебя это ниспадает, раскрывая твои внутренние страхи. Либо же, как в случае с Райаном, – он повернулся при этих словах в сторону наблюдающего с интересом Райана, – он зациклился на чистоте красоты жизни и не видел, что гармонию в них создаёт не это стремление к свету, а то, что они познали и жизнь и смерть и не видят между ними разницы. В этом суть моего творчества и послание к людям.

На этом их философские тары-бары закончились, и они вновь более углублённо обсуждали технические стороны творчества, вспоминали яркие имена, искали общий круг знакомых, а потом и вовсе перешли на темы погоды, французской революции, американской кухни и пользу или вред домашних животных. И это расслабило всех, особенно Джулиана, который надеялся, что тема позирования сегодня не всплывёт, даже узнав лучше этого странного художника, желание стать частью его проектов не появилось. Хотелось избегать всего, что касалось его скульптур, так что он надеялся, что после выпитого вина и расслабленной беседы никому уже не захочется думать о творчестве. Но Джулиан ведь знал художников, их ритм жизни и приоритеты отличались от простых смертных.

7

В мастерской было практически пусто, и хотя тут было полно мешков и глыб с материалом, в основном с белым мрамором, они не занимали и десяти процентов от пространства. Кладбищенская тишина и давящая пустота с одной стороны вызывали у Джулиана дискомфорт, но с другой стороны он успокоился, здесь не было ни одной готовой скульптуры. На столах там и сям можно было обнаружить полусырые заготовки и части тел, и даже один почти законченный бюст, но всё это было просто заготовками творчества скульптора, не было в них ни капли жути. Ему было интересно понаблюдать за этим странным скульптором в процессе работы, как именно ему удаётся воплотить это состояние идеализма/деструктивизма в одинаковых пропорциях, как именно это происходит. По идее у него была возможность наблюдать за его работой, и любопытство даже шептало ему, что это не такая уж и плохая идея. Но первобытные страхи снова и снова сковывали его, напоминая о внутреннем мире скульптур с выставки, который превращался в полное ничто, исчезал в чёрной дыре добровольного принятия смерти всего.

Всё как-то автоматически шло к тому, что он будет позировать, и с каждой минутой этой подготовки он терял драгоценное время, если собирался отказать, иначе со стороны он будет как шлюховатая девица, которая соблазняет и уже позволяет начаться процессу, а потом в кусты, оставив разочарованного мужика с горящими трубами. Это непрофессионально и неэтично. К тому же ещё ведь существовал вопрос его повышения. Райан не планировал оставлять их наедине с художником, он уже принёс откуда-то складной скрипящий стул и наблюдал за тем, как Жан настраивает свет. Он походил сейчас на папика, который в силах своей немощности или древнего возраста не мог иметь сексуальную жизнь, и поэтому наблюдал за тем, как другие люди перед ним занимаются сексом.

Джулиан никогда не стеснялся своего тела и даже неоднократно участвовал в смелых ню фотосессиях (но не порнушных), да и вообще при любых обстоятельствах был первым, кто раздевается в жаркий солнечный день или на развязных вечеринках. Он любил своё тело и ценил его, он любил восхищённые взгляды и комплименты окружающих, и хотя он осознавал, что был тем ещё позёром, это не снизило ни на градус его желание демонстрировать своё полуобнажённое тело (а если уместно, то и обнажённое). И если учесть, что Райан был одним из немногих, перед кем он готов был из кожи вон лезть, чтобы тот видел, как он прекрасен и сексуален, и если прибавить к этому их длительную интимную связь, он понять не мог, почему ему было так тошно от одного только его вида. Все его органы чувств кричали о том, что Райан тут чужак, создание произведения искусства было слишком интимным процессом, особенно, если ты испытывал так много эмоций к личности художника, или вернее будет сказать, к его работам. Но разве он мог прогнать его или вежливо попросить выйти? Это была идея Райана, что он будет позировать Ланже. Он вообще не хотел этого и чётко дал это понять, но Райан настоял на этом проклятом позировании, и его присутствие тут было закономерным.

И вот он стоит обнажённый в этом холодном и пустом пространстве, где свет софитов падает лишь на него, и его нагота кажется такой проникающей, как будто на него смотрит весь мир. А ведь с его-то модельным опытом, обожанием позировать перед камерами и уверенностью в себе он должен был себя чувствовать на седьмом небе от счастья! И если сейчас отбросить все нелепые страхи, тот факт, что такой искусный и талантливый скульптор сейчас оценивает его, чтобы увековечить его красоту и его личность в очередном своём шедевре, ох, это же настоящий эстетический оргазм! Его скованность и неуверенность смущали его, надо было расслабиться и принять это положение, просто стать главным действующим лицом скульптора, который делал свои зарисовки и иногда хватался за фотоаппарат. После этого он долго игрался со светом, поправлял что-то, но Джулиан чувствовал, что его скованность мешала уловить идеальный ракурс.

– Джулиан, помни о том, о чём мы говорили за ужином, – ходил вокруг него Жан и поправлял решительно его конечности или наклонял его в ту или иную сторону, – ты не концентрируешься на тёмной стороне, ты не сломан, ты стремишься познать гармонию света и тьмы. Не надо этих скрюченных и болезненных поз, ты сейчас одновременно и божественное создание и извергнутое из рая порочное существо, ты вне пороков и вне добродетелей, ты – гармония, ты познал