— нанизывать кого-то на острие, как мясо на шампур. К такому никогда не привыкнешь, каждый раз та лёгкость нажатия, словно ты продырявил набитый мукой мешок, была в диковинку.

Раненый, немного удивив детектива, поначалу не обратил внимания на лишнюю дырку в теле и таки перевернул меня на бок, радуясь новой садистскому мгновению, как ребёнок заводной игрушке. Спустя пару секунд улыбка вдруг исчезла с его нацистского надменного лица, сменившись резким подёргиванием губы, как от нервного тика. Тогда юноша немного отошёл от моей скучной компании и с дрожащей рукой притронулся к боку…

— Ублюдок, сейчас я ему колени сломаю! — заорал предводитель местных нацистов и я тут же получил от кого-то пинок в морду. Мой нос бессовестно расквасили и он стал красным, как у грустного клоуна, тёплая кровь заливалась в рот и оседала на зубах. Со стороны, наверное, я выглядел жутко и неприятно, как смертник с улыбкой дьявола.

Вместо того чтобы, наконец, забить меня ногами, юнцы по-идиотски всматривались в побелевшего коллегу с ножевым, не веря в его скорую смерть. Со стороны казалось, что только хозяин железного прута ни о чём не боспокоился и был готов приказывать сутками на пролёт, при этом не приступая к делу самостоятельно. Мне кажется, в любых движениях есть с виду активный, но на самом деле ужасно трусливый подстрекатель, пропадающий в нужный момент и нападающий только тогда, когда он уверен в своей победе.

— Дейв, Чарли, за дело! — Названные личности сумели отвести взгляды от прекрасно ступающей смерти и повернулись в мою сторону.

Будущий клиент похоронного бюро немного отполз, мешая криминальному коллеге подлететь ко мне с кулаками; что-то сдерживало Дейва от того, чтобы просто переступить своего знакомого, может, остатки совести. Это недолгое, но плодотворное замешательство дало мне возможность немного привстать и попятиться в сторону от бросившегося на меня толстяка.

Чарли был крупным парнем: небольшое пузо, скорее раздражающее, чем объёмное, виднелось за его рубахой. Кулаки парня были крепко сжаты, он надвигался быстро и яростно, совершенно не заботясь о какой-либо постановке рук и своей безопасности. Не успел я и выпрямиться во весь рост, как сразу отхватил от него по уху и, звенящей походкой, повалился на ликёрный ящик задницей.

— Уж я тебя… — огромный кулак, знаменитый и беспощадный, тяжело влетел в толстяка Чарли, но попал в блок и отскочил, дав оппоненту замечательную возможность вмазать мне по другому уху. Теперь и голова моя, покрытая грязью, опала на один из ликёрных ящиков. Они валялись тут повсюду, неизвестно почему.

— Отойди! — Чарли грубо оттолкнули, не уважая его полное право дать мне по лицу. Железный прут с свистом поднялся над моей головой, словно огромный топор палача над деревянной плахой. Обычно на этих топорах столько зазубрин, что диву даёшься, как головы падают в корзинку с первого раза.

«Последний рывок, мистер Джеймс, последний рывок… а потом водка… последний рывок» — с большим трудом, с скрипами и визгами старческих шарниров, я косо встал, придерживая в голове картину моего будущего пьяного вечера. Только они и спасают от смерти духа.

Электрические искры посыпались из усталых глаз, грудь тяжело вздымалась под действием дурно работающих лёгких — организм заработал на полную и подбросил в угасающую топку немного угля. От пары жалких миллисекунд зависела целостность моей дурной головы, по своей важности эти секунды превышали сразу несколько последних месяцев… Но, отбрасывая лишний драматизм, стоит сказать, что этот короткий миг между «прутом и головой» ещё очень долго веселил меня в самые тёмные времена — как говорится, у страха глаза велики. Парень, державший тяжеленный для него прут, имел рост карлика и множество моряцких татуировок по всему телу. Рука великого воина по обхвату походила на моё запястье, уж не знаю, как его не сдуло с нашего города морским ветром.

Мои силы при виде такого чуда резко вернулись: не успели Дейв и Чарли хоть раз моргнуть, как я ухватил железную палку и с превеликим удовольствием вмазал главарю нацистов отрезвляющую пощёчину. Владелец сорока килограмм гневно отлетел, как от пушечного ядра, оставив в моей руке свой прут.

— Ах ты утырок, иди сюда!.. — Чарли храбро бросился на защиту чести своего хозяина и приличный кусок металла разбил ему лицо. Я бы даже не назвал это слишком уж скромным словом «разбил», скорее культурным «расхерачил». Бровь порвалась в десятке мест, кровь залила глаза, натянутая на лбу кожа лопнула, как мыльный пузырь, а торчащая скуловая кость с криком треснула. Пузатая скотина свалилась без чувств, вытекавшая с него красная жидкость понемногу удобряла мостовую.

Не желая останавливаться на достигнутом, я подошёл к местному главарю, украдкой поглядывая на Дейва. Того нельзя было оставлять без присмотра, хоть он и не подавал желания вступиться за товарищей или попытаться сбежать через один единственный выход из тупика. Данный беглец вообще не подавал признаков человека, его можно было спутать с музейной восковой фигурой — ни одного движения, глаза пусты.

— Ты знаешь, кто я такой?! — вопил горе-боец с красной щекой, наверное, ожидая, что я вдруг резко остановлюсь и, найдя где-то опахало, начну раболепски прикармливать его с руки виноградом. Одна радость, этот напыщенный индюк надрывал своё горло крайне недолго — прут настиг его кости, прервав неуместную болтовню. Тут мне захотелось применить методику трёх ударов, как-никак, такому силачу одного тычка будет маловато… Что-то мне подсказывает, что хлипкие почки маленького нациста ещё долго будут припоминать мои сильные руки и мою любовь к работе на совесть, начиная прополкой грядок и заканчивая лупцеванием по спине металлической палкой.

Удовлетворившись результатом — парой избитых тел, я вознамерился закончить свой допрос. Будет очень обидно, если хитрец Дейв окажется не хитрецом, а идиотом, и скрывать ему на самом деле было нечего.

Быстрый на ноги парень попал в крайне неловкое положение: во-первых, его друг немного захлёбывался кровью, а во-вторых, он сам рисковал отхватить чего лишнего от недоброго дяди с недобрыми сапогами.

— Ты… ты проткнул его! — юноша вытаращил свои красные от дури глаза. Бегать после приёма запрещённых веществ… где моя молодость?

— Верно, я его проткнул. И нож ещё не вытащил, а он, к слову, очень дорогой. — паренёк не слушал мои жалобы по поводу измазанного кровью дорогого ножа. Моему приятному обществу он предпочитал общество каких-то странных духов, иначе не объяснить то, что он, вместо того чтобы смотреть на предполагаемого противника, с завидным упорством пялился в пустоту. Или же, вполне возможно, он глядел на ликёрные ящики вокруг и явно недоумевал, зачем им с друзьями столько