Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ишь ты, не моряк… Кивнул я, а Настя запела опять, тихо, ласково, как мать для дитя любимого. И смотрю: вышел парень, и хмурость его ушла. Лицо круглое, веснушчатое, белобрысый сам, даже заулыбался.
— Мамо так пела, — говорит. — Петро я, с Харькова.
А Настя на меня покосилась и к выходу пошла, где остальные души ждали. Идёт, поёт, за ней Петро этот, я замыкаю. Вышли, а моряки серьёзные все стоят, ждут последнего.
Настя на меня посмотрела.
— Водку открой мне, — говорит. — И сам выпей тоже. Дальше я их провожу.
Сделал, как велела, хоть и не любитель я водки, да Настя права: надо парней беленькой проводить, как положено. Вино — угощенье было.
А сейчас обряд.
Встала Настя в круг, поёт, морякам наливает… А они серьезно пьют, молча и уходят в небо. Петро последним ушёл: самолёт его ждал, на крыльях парень взлетел.
Долго его счастливый смех в небе звоном рассыпался…
Проводили парней, закрепил я Пути для оставшихся, на все островки вешки кинул: придут остальные, знают теперь, где выход для них.
Отошли с Настей от места, устроились на травке: на солнце отогреться да отдохнуть. Остатки вина допили, парней поминая. И вовремя: пяти минут не прошло, как с топотом и криками первые из нашей группы показались.
— А чего вы тут сидите? — спрашивают.
— Греемся, — отвечаю.
— А укрепления здесь где?
— Да вон там, — рукой махнул, показал.
— Мы отплываем скоро, — инструкторша пробежала мимо.
— Успеем.
Посидели мы ещё с Настей и пошли обратно. И когда шли — роту солдат встретили: по путям они пришли с другого конца острова. Старшина их вёл, нас увидели — честь отдали, как начальству: знали уже, кто постарался. Я им козырнул за подвиг великий, а Настя поклонилась уважительно.
Мы на катер загружались, а они уходили и песню пели…
Но на этом моя работа не закончилась: где-то через полчаса следующий остров показался. Я и без того не слишком хорошо себя чувствовал: вложился основательно, а для восстановления время нужно. Но решили меня на прочность испытать: только к острову подплывать стали — мне совсем заплохело, хоть кровью блюй, до того излучение убийственное откуда-то пошло.
Настя на меня посмотрела, села рядом, за руку взяла, а мне и не до радости даже, боль пришлая душу наизнанку выворачивает.
— Тебе плохо? — спрашивает. — Может, останешься?
Подумал я, головой покачал.
— Нет, — говорю, — на землю мне нужно. Излучение здесь жёсткое, а там не так фонит, как на воде.
Поднялся я на палубу и понял, отчего ещё плохо мне: остров передо мной лежал как зверь могучий, в муках умирающий. Его я услышал, его боль в себя принял.
Не мог я мимо такого пройти. Хоть сколько сил осталось, а помочь должен. Зубы сцепил, к трапу шагнул.
— Идём, — Насте кивнул коротко.
Вышли мы с ней на берег, народ кто куда разбежался, а Настя меня за руку взяла осторожно. И тепло от её ладоней, легче стало.
— Что с тобой? — спрашивает заботливо. — Заболел?
— Нет, — говорю. — Фонит здесь, сильно. Радиация, наверно. И остров умирает, помочь ему надо. Пойдём, источник поищем.
Пошли мы с ней, она впереди, а я за ней плетусь, тропы толком не вижу — больная земля вокруг, показать толком не может, метки редкие кидает только, куда идти. А под ногами нет-нет да кострища попадают — слепы люди, не видят ничего, на умирающем пируют.
Времени на этот остров немного дали, да источник мы нашли быстро: я всем существом его чувствовал. На соседнем острове он оказался: люди постарались. Посмотрел я и пошёл искать, чем помочь могу. Настя недалеко идёт, по-своему что-то делает, я в её колдовство не лез. Просыпаться она начала со мной рядом, силу свою почуяла, себя обретает теперь. Да и проще ей здесь, чем мне: жница Мораны, как-никак, а тут смерти расплёскано — по грудь почти. И только я это понял, как осознал: Настина здесь работа, я на подхвате только, как проводник, на место привести. Сказал Насте, подумала она, кивнула:
— Веди тогда.
Спросил я остров, куда идти нам, а он от болезни и говорить разучился почти, еле-еле отвечает. Но показал тропу, пришли. Другой берег, плоский, галькой усыпан; и вода, и камни больные насквозь. И пока Настя по берегу ходила, искала что нужно, я понял: не исцелить остров, перешёл он границу эту. Болезнь глубоко слишком в землю вошла, до костей, до основания острова почти. Как рак метастазы по всему организму раскидала. Смотрю на это всё, а ощущения такие, что зубы без наркоза сверлят все сразу, нервы со всего тела вытягивают и кровью блевать хочется. А Настя зовет:
— Смотри, — говорит, — что нашла.
Подошёл, глянул: два камня, черный и белый и формы нужной, равновесной. А Настенька камни покрутила так и этак, я улыбнулся тихонько, взял, сложил.
— Оба мы острову нужны, — говорю. — Видишь, обе силы, и твоя и моя. В гармонии и равновесии, друг друга дополняют и помогают. Бери их, за ними мы шли. Пойдём теперь щит делать. Хоть прикроем его немного, всё ему полегче будет.
Посмотрела она на камни, губку покусала.
— Может ты и прав, — говорит. — Только я ещё хочу сюда добавить кое-что. Ты не против?
— Нет, — отвечаю, — не против.
Вернулись мы обратно, я на камень за сосной сел, Насте только место показал, где щит сложить да как его поставить. Сделала она всё, своё добавила, меня позвала.
— Вот, посмотри, — смущённо так. — Я ничего не испортила?
Подошёл, посмотрел: красиво получилось. И щит гармоничный, певучий… И дышать сразу легче стало.
— Нет, — улыбнулся тихо, — очень здорово вышло. Я один бы так не смог.
Смотрю, а Настя засмущалась, отвернулась.
— Тебе правда нравится? — тихо спросила.
— Правда, — говорю. — Вместе у нас куда лучше всё выходит и правильней.
Отдохнули мы с Настей на камнях под сосной, только всё равно душа не на месте: от источника прикрыли, а сам остров страдает, стонет…
— Не могу я ему помочь, — говорю. — Слишком большая доза тут была. Он собой остальные острова закрыл, весь удар на себя принял и мучается теперь, умирает тяжело очень.
— Совсем не помочь? — Настя на меня с печалью посмотрела.
Встал я, отошёл вглубь, прислушался, остров спросил. И обмер от услышанного. Не ждал я такой просьбы, всё надеялся, что есть выход, хоть какой…
К Насте обернулся и как сказать не знаю, язык не поворачивается.
