— Да, штука серьезная, — сказал Сторожев. — Теперь легче поверить, что вся заваруха из-за нее.

Он замолчал, рассматривая фотографию колье. Я подумал: это фото, конечно, можно и нужно показать Инчутину для полного подтверждения. Но ясно, что колье, с которым выходила в город Мертонс, было точной копией этого. Количество нитей и количество камней вплоть до бриллианта-подвески совпадает один к одному. И ясно, что Мертонс вполне могла вернуться назад, на «Норденшельд», с настоящим колье. Но, верней всего, этого не случилось. Потому что полмиллиона все-таки у нас. А даром такое колье не отдадут.

Постучали, вошла Галя с телексом в руке. Сторожев отложил фото и взял телекс. Некоторое время изучал его, потом протянул нам. Мы с Антом стали читать. В телексе — довольно большом — приводились сведения о Голубе. Почти каждая строчка этих сведений была достойна того, чтобы прочесть ее по крайней мере раз десять: «Голуб Вениамин Михайлович, украинец, беспартийный, место рождения гор. Москва, научный сотрудник. Умер в возрасте сорока двух лет в августе прошлого года, находясь на отдыхе в гор. Печорске, где снимал комнату по Запрудной ул., д. № 6, кв. № 14 у хозяйки Васильевой Анны Тимофеевны. Причина смерти — отравление газом в результате неосторожного обращения с конфоркой. Медэкспертиза прилагается».

Значит, Голуб умер год назад. А может быть, убит. Вполне может быть, учитывая, что адрес места, где он умер, есть в записной книжке Горбачева, а Горбачев убит тоже. Что же получается? Получается — если, конечно, считать, что Голуб не умер, а убит, — он мешал тому же человеку, которому мешал Горбачев. Но, в общем, это было ясно еще после раскола Тюли. После сведений о Голубе шел текст медэкспертизы. Текст был довольно большим. Но, даже наспех пробежав его, можно было понять, что главное заключалось в двух выводах — об отсутствии следов насилия на теле и явных признаках отравления газом. Именно с точки зрения этих двух выводов все в этой медэкспертизе было, как говорят, железно. Я прочел медэкспертизу раз, второй, третий, четвертый, начиная уже запоминать отдельные фразы и формулировки. Но ничего не мог решить — кроме того, что здесь, кажется, в самом деле чистый несчастный случай. И не больше. Как бы сейчас мне — и конечно же Анту — ни хотелось этого самого «больше». Вероятности, пусть отдаленной, того, что Голуб был убит. Конечно, фраза «следов насилия на корпусе, шее и конечностях не обнаружено» могла еще ни о чем не говорить. Но заключительные слова — «лабораторным исследованием выявлено наличие газа в ткани обоих легких» — заставляли серьезно задуматься. Если «следов насилия нет», то каким образом попал в легкие газ? Убить, именно убить таким образом человека нельзя, тогда самоубийство? Однако отравление газом, как указывалось в медэкспертизе, произошло во время сна. Да и, если бы было хоть малейшее подозрение на самоубийство, об этом было бы прямо сказано судебными медэкспертами, произведшими вскрытие. Официальный же вывод — его подписала бригада патологоанатомов в составе трех человек, — написанный черным по белому, был без вариантов: несчастный случай. Ясно, что выяснить хоть что-то дополнительно, если мы захотим этого, можно будет только на месте.

Курица клевала что-то в трещине на асфальте. Ярко светило солнце. Улица была давно не ремонтированной, около старого трехэтажного дома сквозь асфальт пробивалась трава. Здесь и ходили куры. Покосившаяся табличка на углу дома извещала, что это — Запрудная улица, дом номер 6. Мы стояли около этого дома вчетвером — я, Ант, следователь печорской прокуратуры Тропов и милиционер Курчев. Именно он год назад был на ночном дежурстве, когда под утро в доме номер 6 жильцы-соседи, почувствовав еще с ночи запах газа, взломали дверь и нашли на кровати труп Голуба.

— Вон там… видите окно? На углу? — сказал Тропов. — В этой комнате все и случилось. Во-он окно, как раз сюда выходит. Первое у угла.

— Квартира там небольшая, — добавил Курчев. — Старушка живет, Анна Тимофеевна. Летом всегда эту комнату сдает.

— Простите, Владимир Владимирович. — Когда мы подошли ближе к дому, Тропов повернулся. — Можно говорить откровенно? Вам что, нужно узнать обстоятельства дела? Или вам нужно, чтобы это не был несчастный случай?

Пожалуй, слово «нужно» он подчеркнул больше, чем требовалось.

— Вот в чем дело. — Я старался говорить дружески. — Видите ли, мы приехали сюда не проверять и не выяснять. Нам, в общем, не так уж важно знать, правильно ли было проведено расследование. Просто, по некоторым данным, несчастный случай сейчас кажется сомнительным.

Тропов явно не хотел меня понимать, и мне пришлось добавить почти официально:

— От того, что нового мы узнаем по делу, очень многое зависит. Нам очень нужна ваша помощь именно в этом. Ну… я бы определил установку так: вы должны представить, что этим занимались другие.

То, как смотрел на меня сейчас Тропов и как он меня слушал, в общем-то можно было понять. Картина приезда Голуба и его смерти, составленная из показаний свидетелей, заключений местной и областной бригад патологоанатомов, а также местных органов дознания и следствия, была логичной и четкой. Двенадцатого июля прошлого года Голуб примерно в двенадцать часов ночи, после прогулки, во время которой его видели в городе, прошел на первый этаж дома номер 6 по Запрудной улице, в квартиру номер 14 — ту, которую снимал. Поставив на газ небольшой ковш с водой, на котором потом следствием были обнаружены следы не раз завариваемого кофе, Голуб прилег отдохнуть. Лег налегке, сняв лишь ботинки. Как явствует из затем случившегося, Голуб тут же заснул. К этому же мнению пришли и обследовавшие тело медэксперты. Оставленная без присмотра вода из ковша залила газовую горелку, а поскольку двери и окна небольшой однокомнатной квартиры были плотно закрыты, что естественно из-за первого этажа, Голуб отравился заполнившим квартиру газом. Подозревать, что произошло убийство, у следствия не было достаточных оснований: никаких следов насилия на теле Голуба медэкспертиза не обнаружила. А поскольку, судя по деталям квартиры, спокойному положению тела, отсутствию хоть каких-либо мотивировок, а также записок, отпадало и самоубийство, был сделан единственно возможный, по мнению печорского районного ОВД и прокуратуры, вывод — «смерть в результате несчастного случая». И теперь все это стройное здание мы хотели разрушить.

— Мы хотим только выяснить истину, — поддержал меня Ант. — Ис-ти-ну.

— Все ясно, — как-то обреченно, явно не так истолковав слова Анта, сказал Тропов.

— Да ничего вам не ясно. — Ант махнул рукой.

Тропов отвернулся.

— Хозяйка-то у себя. — Он кивнул. — Пойдем?

Мы с Антом и Курчевым двинулись за Троповым, огибая дом. Курчев, явно не понимая, что же нам все-таки надо и зачем мы приехали, объяснял на ходу:

— В ту ночь… Хоть и давно все было, помню… Как раз в семь утра мне позвонили. На дежурство. Так и так, в доме шесть по Запрудной мертвый человек, Я выехал. Ну… жильцы стоят у дверей. Газ почувствовали. Ну и всю ночь в квартире свет горел. Неладно показалось, они сами вскрыли. Квартира маленькая. Шторы задернуты. Окна закрыты наглухо. Запах газа. Покойник на кровати. Спокойно так, будто спит. Внизу, у кровати, — туфли. На плите газовой — ковшик. Вода в нем. Она и залила.