клетки, начиная со второго этажа, оказались разрушенными. Мурадян выставил флаг в окне второго этажа и спустился вниз.

— За мной! — скомандовал он своим спутникам и повел группу к зданию гостиницы «Третий Интернационал». Оно было чуть ниже госпромовского, зато лучше просматривалось и со стороны площади и прилегающих улиц. Внутри здания Мурадяна опередил автоматчик Фирсов. Огнем из автомата он прокладывал путь остальным. Гвардеец бежал по лестницам быстро и вместе с тем осторожно. Мурадян не отставал от него. Свернутое знамя лежало на груди комиссара, под гимнастеркой, рядом с партийным билетом. Где-то наверху слышалась стрельба. Миновали второй этаж, третий. На четвертом обнаружили пулеметное гнездо противника. Пристроившись на подоконнике, гитлеровцы вели огонь из окна. Фирсов дал очередь, другой боец метнул гранату…

И вот они, целые, невредимые, выбрались через слуховое окно на крышу. Внизу простиралась площадь, на ней еще кипел бой. Мурадян развернул знамя и укрепил его на самом видном месте. Капитан Чернов присел на корточки — щелк! И еще раз… А внизу, увидев знамя, бойцы с криком «ура» рванулись в атаку…

Воспоминания об этом бое и привели Виктора Аслановича на площадь имени Дзержинского тридцать лет спустя. Вспомнилось все до мельчайших подробностей. И хотя здание, на крыше которого он закрепил тогда алый стяг, восстановили и сама крыша была иной, он безошибочно нашел то место, где стоял со знаменем, а Чернов снимал его «для истории».

По пути на телестудию Мурадян вспомнил свое выступление по радио в Горьком. Было это в конце апреля 1943 года. Поездка в Горький была связана с примечательным фактом. В этом городе формировалась дивизия, в которой служил Мурадян. Воины с гордостью называли себя горьковчанами — и те, кто действительно был из Горького, и те, кто пришел в соединение из других городов и сел. Трудящиеся города на Волге внимательно следили за боевым путем своего родного соединения, радовались его успехам и наградам, присылали на фронт делегации, письма, телеграммы, подарки.

В апреле 1943 года приказом наркома обороны дивизия была преобразована в гвардейскую. Горьковчане узнали об этом и телеграммой поздравили бойцов. Подписал телеграмму первый секретарь обкома партии Михаил Иванович Родионов.

В этот же день Мурадяна вызвали к командиру дивизии. Комдив Серюгин без всяких предисловий перешел к делу:

— Решили послать делегацию в Горький. Тебе, сыну Армении, хотим поручить возглавить делегацию. Пусть знают на Волге, что в составе их дивизии сражаются воины многих национальностей Советского Союза.

— А кто поедет со мной? — поинтересовался Мурадян.

— Думаю, мы правильно поступим, если в состав делегации включим представителей от каждого полка, — сказал заместитель командира дивизии по политической части гвардии полковник Олейник.

Комдив поддержал его:

— И еще пошлем коренного горьковчанина. В дивизии есть уроженцы Горького.

— Есть, и немало, — подтвердил Олейник. Он стал называть фамилии: Мельников, Кудрявцев, Колчанов, Пугачев…

— Ну вот и решили, — подвел итог Серюгин. — А вы, товарищ Мурадян, собирайтесь. Поедете на нашем грузовике. Политотдел подготовит письмо. Это будет наш рапорт горьковчанам. Выезд через два дня…

Так Мурадян оказался в Горьком. Делегацию с фронта принял первый секретарь обкома партии. В присутствии членов бюро обкома гвардии майор Мурадян вручил ему письмо-рапорт воинов дивизии, на карте показал ее боевой путь. Прочитав рапорт, Родионов сказал:

— Замечательный документ! Наша дивизия громит фашистских захватчиков по-гвардейски. Сколько одержано побед, сколько героев! Надо, чтобы об этом узнало как можно больше трудящихся области. Вам, товарищ Мурадян, нужно выступить по радио. Прочитаете письмо, дополните своими словами. И пусть слушают наши люди живой голос с фронта…

В этот же день Мурадян выступил по горьковскому радио. Представитель дивизии, прибывший с фронта, передал горьковчанам пламенный боевой привет. Потом зачитал рапорт бойцов, рассказал о славных боевых делах гвардейцев, о том, что воины пятидесяти национальностей называют себя горьковчанами, сынами одного из старинных русских городов. А закончил Мурадян так:

— Я, армянин, с гордостью считаю себя горьковчанином. И клянусь именем своей матери армянки Ашхен и именем русской горьковской матери Анны бить фашистских захватчиков по-гвардейски! Бить днем и ночью, без страха смерти и без пощады…

А в Харькове Виктор Асланович выступил на телестудии. Передачу вела обаятельная девушка-харьковчанка, родившаяся здесь в первый послевоенный год. Прежде чем начать передачу, она по-украински попросила:

— Будь ласка, розмовляйте не бильше шестнадцати хвилин…

Украинская речь, певучая, лучистая «мова» была понятна сыну Нагорного Карабаха. Мурадян скосил глаза на часы, висевшие в студии, и сказал:

— Я человек военный, постараюсь уложиться.

А ведущая показала телезрителям фотографию, запечатлевшую момент водружения Красного знамени над Харьковом. Телеоператор выхватил крупным планом освещенное солнцем мужественное лицо офицера, державшего стяг над крышей здания гостиницы. Алое полотнище трепыхало на ветру, вырывалось из рук. Офицер держал древко обеими руками, его напряженная, энергичная фигура выглядела величественно, как монумент…

— На нашем экране, — говорила диктор, — вы видите снимок, сделанный утром двадцать третьего августа тысяча девятьсот сорок третьего года, в день освобождения Харькова от немецко-фашистских захватчиков. Вглядитесь внимательно в лицо, запомните дорогого нам, харьковчанам, человека. Это офицер-политработник гвардии майор Мурадян. Сейчас он у нас в студии. Пожалуйста, Виктор Асланович, вам слово…

Оказавшись перед наведенной на него телекамерой, Виктор Асланович сказал то, что было на душе, что нес в сердце все годы:

— В день освобождения Харькова каждый из нас мечтал дожить до Дня Победы и встретиться с вашим городом после войны. Но не всем довелось дожить до счастливого дня… А мне повезло. Я встретился с вами и смотрю на вас глазами всех тех, кто тридцать лет назад принес вашему городу освобождение…

И он рассказал, как все было, назвал имена тех, кому обязаны харьковчане радостью этого дня, счастьем жизни. Говорил от имени живых и павших. И по их поручению…

Мурадян говорил, как и условились, шестнадцать минут, а сказанное им не вместить и в годы…

Скрещенные дороги

Когда Юрий Дронов и Мирзо Бобаджанов встретились в 97-й гвардейской стрелковой дивизии, гвардии майор Мурадян был от них, возможно, в сотне километров. Они встретятся все трое и будут воевать в одной дивизии. Но это произойдет позже. А пока Мурадян был в своей 89-й гвардейской Белгородско-Харьковской стрелковой дивизии, которая вела бои на подступах к украинской реке Псел, впадающей в Днепр.

В ночь на 31 августа 1943 года передовые части дивизии форсировали Псел, зацепились за вражеский берег и завязали бои за удержание плацдарма. Работники политотдела находились в полках первого эшелона. Гвардии майор Мурадян часто бывал в полках Бунина и Середы. Со стороны казалось, что этот энергичный, всегда жизнерадостный