Так непрестанно

Непостоянный

Страстью играл,

Лилу, Темиру,

Всех обожал,

Сердце и лиру

Всем посвящал.

Что же? – напрасно

С груди прекрасной

Шаль я срывал.

Тщетны измены!

Образ Елены

В сердце пылал!

Ах! возвратися,

Радость очей,

Хладна, тронися

Грустью моей.

Тщетно взывает

Бедный певец!

Нет! не встречает

Мукам конец…

Так! до могилы

Грустен, унылый,

Крова ищи!

Всеми забытый,

Терном увитый,

Цепи влачи…

Лицинию*

 Лициний, зришь ли ты: на быстрой колеснице,

Венчанный лаврами, в блестящей багрянице,

Спесиво развалясь, Ветулий молодой

В толпу народную летит по мостовой?

Смотри, как все пред ним смиренно спину клонят;

Смотри, как ликторы народ несчастный гонят!

Льстецов, сенаторов, прелестниц длинный ряд

Умильно вслед за ним стремит усердный взгляд;

Ждут, ловят с трепетом улыбки, глаз движенья,

Как будто дивного богов благословенья;

И дети малые и старцы в сединах,

Все ниц пред идолом безмолвно пали в прах:

Для них и след колес, в грязи напечатленный,

Есть некий памятник почетный и священный.

 О Ромулов народ, скажи, давно ль ты пал?

Кто вас поработил и властью оковал?

Квириты гордые под иго преклонились.

Кому ж, о небеса, кому поработились?

(Скажу ль?) Ветулию! Отчизне стыд моей,

Развратный юноша воссел в совет мужей;

Любимец деспота сенатом слабым правит,

На Рим простер ярем, отечество бесславит;

Ветулий римлян царь!.. О стыд, о времена!

Или вселенная на гибель предана?

 Но кто под портиком, с поникшею главою,

В изорванном плаще, с дорожною клюкой,

Сквозь шумную толпу нахмуренный идет?

«Куда ты, наш мудрец, друг истины, Дамет!»

– «Куда – не знаю сам; давно молчу и вижу;

Навек оставлю Рим: я рабство ненавижу».

 Лициний, добрый друг! Не лучше ли и нам,

Смиренно поклонясь Фортуне и мечтам,

Седого циника примером научиться?

С развратным городом не лучше ль нам проститься,

Где всё продажное: законы, правота,

И консул, и трибун, и честь, и красота?

Пускай Глицерия, красавица младая,

Равно всем общая, как чаша круговая,

Неопытность других в наемну ловит сеть!

Нам стыдно слабости с морщинами иметь;

Тщеславной юности оставим блеск веселий:

Пускай бесстыдный Клит, слуга вельмож Корнелий

Торгуют подлостью и с дерзостным челом

От знатных к богачам ползут из дома в дом!

Я сердцем римлянин; кипит в груди свобода;

Во мне не дремлет дух великого народа.

Лициний, поспешим далеко от забот,

Безумных мудрецов, обманчивых красот!

Завистливой судьбы в душе презрев удары,

В деревню пренесем отеческие лары!

В прохладе древних рощ, на берегу морском,

Найти нетрудно нам укромный, светлый дом,

Где, больше не страшась народного волненья,

Под старость отдохнем в глуши уединенья.

И там, расположась в уютном уголке,

При дубе пламенном, возженном в камельке,

Воспомнив старину за дедовским фиалом,

Свой дух воспламеню жестоким Ювеналом,

В сатире праведной порок изображу

И нравы сих веков потомству обнажу.

 О Рим, о гордый край разврата, злодеянья!

Придет ужасный день, день мщенья, наказанья.

Предвижу грозного величия конец:

Падет, падет во прах вселенныя венец.

Народы юные, сыны свирепой брани,

С мечами на тебя подымут мощны длани,

И горы и моря оставят за собой

И хлынут на тебя кипящею рекой.

Исчезнет Рим; его покроет мрак глубокий;

И путник, устремив на груды камней око,

Воскликнет, в мрачное раздумье углублен:

«Свободой Рим возрос, а рабством погублен».

Батюшкову*

В пещерах Геликона

Я некогда рожден;

Во имя Аполлона

Тибуллом окрещен,

И светлой Иппокреной

С издетства напоенный,

Под кровом вешних роз

Поэтом я возрос.

Веселый сын Эрмия

Ребенка полюбил,

В дни резвости златые

Мне дудку подарил.

Знакомясь с нею рано,

Дудил я непрестанно;

Нескладно хоть играл,

Но музам не скучал.

А ты, певец забавы

И друг пермесских дев,

Ты хочешь, чтобы, славы

Стезею полетев,

Простясь с Анакреоном,

Спешил я за Мароном

И пел при звуках лир

Войны кровавый пир.

Дано мне мало Фебом:

Охота, скудный дар.

Пою под чуждым небом,

Вдали домашних лар,

И, с дерзостным Икаром

Страшась летать недаром,

Бреду своим путем:

Будь всякий при своем.

Наполеон на Эльбе (1815)*

Вечерняя заря в пучине догорала,

Над мрачной Эльбою носилась тишина,

Сквозь тучи бледные тихонько пробегала

    Туманная луна;

Уже на западе седой, одетый мглою,

С равниной синих вод сливался небосклон.

Один во тьме ночной над дикою скалою

    Сидел Наполеон.

В уме губителя теснились мрачны думы,

Он новую в мечтах Европе цепь ковал

И, к дальним берегам возведши взор угрюмый,

    Свирепо прошептал:

  «Вокруг меня всё мертвым сном почило,

  Легла в туман пучина бурных волн,

  Не выплывет ни утлый в море челн,

  Ни гладный зверь не взвоет над могилой –

  Я здесь один, мятежной думы полн…

  О, скоро ли, напенясь под рулями,

  Меня помчит покорная волна

  И спящих вод прервется тишина?

  Волнуйся, ночь, над эльбскими скалами!

  Мрачнее тмись за тучами, луна!

  Там ждут меня бесстрашные дружины.

  Уже сошлись, уже сомкнуты в строй!

  Уж мир лежит в оковах предо мной!

  Прейду я к вам сквозь черные пучины

  И гряну вновь погибельной грозой!

  И вспыхнет брань! за галльскими орлами

  С мечом в руках победа