Со стучащими зубами бедняжка выскользнула из ванной и тут же нырнула под одеяло. Юля о чем-то спросила, она что-то ответила, но едва коснулась головой подушки, снова увидела ирландское небо, всклокоченное море и суровую обветренную скалу.

Батурин внимательно всматривался в пришедших на похороны, в то же время ни на минуту не выпуская из поля зрения Ингу. Поговорить с ней толком не представлялось возможным, да и выглядела она не вполне здоровой. По этой же причине нельзя было серьезно относиться к тому, что она рассказала об убийце.

Полковник пристроился к главному редактору, и тот хоть и неохотно, но довольно подробно информировал о пришедших. Большая часть — творческие работники, боевые товарищи по литературному цеху, одноклассники и однокурсники поэта. Меньшая часть — родственники со стороны жены. Они резко отличались от литераторов тем, что были более активными в практической части похорон. Кроме того, присутствовали еще какие-то люди невзрачного вида, робко жавшиеся к чужим могилам, которых главный редактор видел впервые. Они не примыкали ни к писателям, ни к родственникам. Должно быть, как определил сыщик, это местные обитатели кладбища, существовавшие за счет поминальных трапез, которые проходили здесь же, в только что выстроенном для этих целей кафе.

Среди этих чужаков выделялась одна молодая пара. Красивая девушка с распущенными волосами, лет двадцати и высокий парень с голубыми глазами. Их лица были серьезными и угрюмыми, но не сказать, чтобы скорбными. Когда настал час прощания с покойным, они единственные из залетной группы подошли к гробу, но не склонились к покойнику, а только, сощурившись, посмотрели в его лицо, после чего резко развернулись и пошли прочь.

— Кто это? — спросил следователь у главного редактора.

— Понятия не имею, — ответил он.

Инга тоже не знала, что это за пара. А спросить у вдовы в такой момент следователь не решился. Ничего не оставалось, как приказать Игошину проследить за ними. Но это далеко не все, что в ту минуту отметил зоркий глаз сыщика. Как только эта пара удалилась, тут же откуда-то из-за спин выполз полудохлый критик Чекушкин. Прежде чем наклониться к гробу, он послал удаляющейся паре весьма настороженный взор. Но критик недолго занимал внимание следователя. Сразу же после него к покойному подошла Инга. Присутствующие замерли. После прощания с покойником она должна была выразить соболезнование вдове. Сцена весьма любопытная. Но многих она разочаровала.

Инга, как все прочие, без всякого напряжения подошла к Римме Герасимовне, подняла на нее глаза и сочувственно коснулась пальцами ее рукава. Та в ответ вежливо кивнула, и на этом процедура закончилась. Все было естественно и благочестиво.

Когда в могилу полетели первые комья глины, следователь поднял глаза и внимательно обвел взором всех высоких парней. Среди присутствующих их было четверо. Двое со стороны литераторов, один со стороны родственников и один из оркестра. Того, что играл на трубе, можно было откинуть сразу. Так что из подозреваемых оставалось только трое. Но четвертый, самый колоритный и самый загадочный, удалился с красивой девушкой.

После того, как могила приняла подобающий вид и толпа не спеша направилась в кафе, следователь выбрал момент и подошел к вдове. Вежливо выразив соболезнования, которые Римма Герасимовна приняла весьма сдержанно, полковник в первую очередь спросил о молодой паре, удалившейся после прощания.

— Я не имею понятия, кто это, — ответила Римма Герасимовна. — У Натана было много друзей и знакомых. Я здесь и половины не знаю. Какое это сейчас имеет значение?

— Это имеет большое значение, — произнес многозначительно следователь. — Дело в том, что у меня все основания полагать, что ваш муж не покончил жизнь самоубийством.

Вдова остановилась и вытаращила глаза на спятившего мента.

— Что вы сказали? Не покончил? То есть вы хотите сказать, что его убили? Боже мой! Какой вздор! Кому понадобилось его убивать?

Эта новость была настолько ошеломляющей, что со вдовой чуть не случилась истерика. «Ничего! Чем внезапней, тем лучше», — мелькнуло в голове у следователя.

— Исходя из заключения экспертов, с ним расправился высокий мужчина, обладающий недюжинной силой, — скороговоркой произнес полковник, косясь на скорбящих, которые все как по команде начали оглядываться.

В глазах Риммы Герасимовны появилось отчаяние.

— Почему высокий? Откуда вы это взяли?

— Чтобы со стола и стула накинуть веревку на крючок в потолке, требуется рост не меньше метра девяноста. У вашего мужа с его ростом на это бы ушло полчаса.

Вдова бросила растерянный взгляд на следователя, и подбородок ее задрожал. Для Анатолия Семеновича это было слаще нектара.

— Но почему вы решили, что убийца обладает могучей силой? — еле слышно произнесла вдова.

Батурин невежливо хмыкнул.

— Он накинул ему петлю на шею, а потом вздернул руками. После чего привязал веревку к ручке двери, причем таким узлом, какой не завяжешь одной рукой.

— Значит, их было двое? — пролепетала вдова.

— Нет. Он был один. Веревку убийца держал зубами, что говорит о его мощной шее и крепких зубах. Мне сразу бросились в глаза вмятины на веревке. Это могли быть только зубы.

От внимания Батурина не ускользнула внезапная бледность вдовы. Ноги ее стали заплетаться, а сама она начала заваливаться вперед. Батурин подхватил ее под руку.

— Вам нехорошо?

— Нет. Спасибо. Все нормально.

— Мне показалось, вас эта новость взволновала.

Вдова не ответила. В ту же минуту бедную женщину, готовую рухнуть без чувств, подхватили двое родственников. Один, судя по всему, был братом. Он как две капли воды был похож на Римму Герасимовну. Другой, высоченный, был тем самым, кого сыщик включил в разряд подозреваемых. Высоченный взглянул на офицера милиции весьма недружелюбно.

В это время следователь увидел, что Инга перекинулась парой слов со вторым подозреваемым из группы авторов. Пришлось ее догнать и деликатно вытеснить из толпы.

— Значит, говорите, фамилия убийцы Новосельский, рост метр девяносто, глаза серые? А он случайно здесь не присутствует?

— Он давно нигде не присутствует! — судорожно выдохнула Инга.

— А с кем вы только что разговаривали?

Девушка подняла на следователя свои заплаканные глаза и с раздражением ответила:

— Это поэт Гогин, мой одноклассник.

Утром звонила мама. Она долго распылялась по поводу обаятельного молодого человека, позвонившего вчера, и спрашивала, правильно ли она сделала, что дала ему Юлькин телефон? Может, не следовало давать? Может, правильней было бы отчитать молодого человека и положить трубку? Но он с такой любовью рассказывал о ее дочери, что мама не устояла. Да и какая мама может тут устоять, когда расхваливают ее единственное дитя.