Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы неуклюже тряслись по грунтовой дороге. Машину немилосердно трясло на ухабах по направлению к морю. Мы припарковались в конце трассы, а за нами еще две машины и внедорожник. В них были представители Шотландского фонда природного наследия, а также сотрудники и волонтеры музея Элгина [39]. Снаружи нас встретил типичный шотландский зимний день: солнце притворялось, что светит, а воздух был острым, как иглы, холод Северного моря забирался нам в рукава и пробирал до костей.
Я присоединилась к группе вместе с Николасом Фрейзером, хранителем отдела естественных наук Национального музея Шотландии в Эдинбурге и одним из моих научных руководителей. Фрейзер специализируется на палеонтологии триаса, периода, когда после самого разрушительного массового вымирания всех времен жизнь перезапустилась, как вышедший из строя компьютер (подробнее об этом позже). В карьерах вокруг Элгина в округе Мори, на северо-востоке Шотландии, добывались одни из первых в мире образцов пермских и триасовых животных, что принесло этому месту охраняемый статус. Фрейзера, специалиста по триасовому периоду и хранителя крупнейшего музея Шотландии, попросили приехать в Элгин, чтобы оценить необходимость дальнейшей охраны карьеров Мори.
Мы отправились по тропинке в сторону моря. По обе стороны устрашающие стены утесника скрывали вид и отпугивали случайно заблудших странников. В конце концов мы добрались до побережья, скалы под нами обрывались выступами песчаника, которые опускались в бурлящее море. Ветер был таким сильным, что перехватывало дыхание. В носу защекотало от запаха воды и водорослей. Мы почти могли различить противоположный берег залива Мори-Ферт на расстоянии более 30 миль, скрытый тяжелыми облаками. Вода была темной и неспокойной, изредка вспарываемая лодками полных надежд мореплавателей.
Когда я уже начала гадать, ради чего мы зашли так далеко и в такой мороз, мы завернули за угол, и земля разверзлась. Под нами был карьер диаметром более 100 метров. Задняя стена представляла собой неровный утес, испещренный тонкими полосками скважин, которые рабочие пробурили сверху, чтобы взорвать поверхность. Слева примостились три ржавые хижины, их края были настолько изъедены солью и временем, что, казалось, от легкого прикосновения они сложатся как карточный домик. В самом сердце карьера возвышались валуны диаметром в несколько метров. За ними лежали кучи щебня с расчищенными между ними песчаными дорожками и широкими мерцающими лужами.
Это был Клашах, действующий карьер по добыче песчаника и источник строительного материала для объектов по всей Шотландии. А также одно из крупнейших в Шотландии мест с окаменелыми следами и ископаемыми пермского периода.
С земли Клашаха содрали кожу, обнажив бледно-желтые внутренности. Песчаник возрастом 260 миллионов лет был довольно мягким – одна из причин, по которой карьер годами не использовался. Но в 1990-х, когда Музей Шотландии и Королевский музей объединили свои коллекции в здании Национального музея Шотландии в Эдинбурге, для облицовки нового здания выбрали песчаник Клашаха. Споры о необычном архитектурном проекте стали поводом для заголовков газет по всей Шотландии, но журналисты едва упомянули о том, что возобновление работ в Клашахе окончилось не просто разногласиями из-за строительных материалов. Взрывные работы и добыча полезных ископаемых в этом прибрежном карьере выявили новые следы давно вымерших животных, усеивающие окаменевшие дюны.
Сейчас ведется только мелкомасштабная добыча полезных ископаемых, в основном для производства гравия [40]. Компания с правом аренды хотела расширить свою деятельность за счет новых участков, и мы приехали помочь им в принятии решения. В частности, выяснить, нужна ли карьеру Клашаху официальная охрана или же ископаемые следы давным-давно исчерпаны.
Карьер был пуст, когда наша группа из семи человек вошла внутрь. Наши ноги утопали в толстом слое заболоченного песка – стока от медленно разрушающегося камня. Мы добрались до больших валунов в центре «амфитеатра». Сотрудники музея Элгина объяснили, что рабочие часто откладывали валуны в сторону, потому что на них были следы. Мы лазали вокруг них в поисках чего-то нового. Мои пальцы перебирали песчинки и маленькие комочки, не больше мошки.
Дальше лежали каменные плиты размером с двуспальную кровать. Когда мы приблизились, солнце склонилось над мерцающими персиковыми поверхностями. Внезапно отпечатки пермских лап приобрели резкий рельеф. Чем-то напоминало поздний вечер на пляже во время отлива, когда собаки и бродячие береговые птицы оставляют свои следы на влажном песке. Сначала отпечатки казались не более чем чередующимися углублениями, но потом мы начали различать когти: то впивающиеся, то разъезжающиеся в стороны. Некоторые отпечатки были размером с ладонь, другие – с отпечаток большого пальца. Среди следов встречались и отпечатки пальцев ног. Даже самые загадочные знаки начали обретать смысл, когда я следовала ритму неспешной ходьбы.
Призраки пермских зверей бродили вокруг нас.
Пермский период так назвали неспроста, а в честь края России. Возле школы в городе Перми на довольно невзрачной глыбе серого камня установлен памятный знак:
Родерику Импи Мэрчисону (R.I. Murchison), шотландскому геологу, исследователю Пермского края, назвавшему последний период палеозойской эры ПЕРМСКИМ (perm)3.
Памятник геологическим подвигам Мэрчисона также украшает берег реки Чусовой, притока могучей Волги, протекающей по Пермскому краю и берущей начало в Уральских горах. На этом мемориале изображен зуб акулы геликоприон из пермского периода, который растет причудливой спиралью в ее нижней челюсти – по сравнению с такой циркулярной пилой акула в «Челюстях» все равно что ребенок с консервным ножом. Мэрчисон – один из самых известных геологов Шотландии (а на нашем счету их немало), он оставил свой отпечаток на этих далеких горах и их жителях благодаря тому, что в 1840-х годах вместе со своими приятелями занимался геологией в России. Стоит поблагодарить его за то, что он украсил этот период времени таким названием.
Земля пермского периода, длившегося 298–252 миллиона лет назад, сохранила несколько каменноугольный облик. Континенты все еще сжимались тесной кучкой, но падение уровня моря, начавшееся в предыдущую эпоху, продолжалось, обнажая огромные площади суши, которые ранее были внутренними морями. Мир полнился крайностями – наполовину вода, наполовину суша – и создавал экстремальные условия обитания. Ближе к полюсам простирались прохладные леса умеренного пояса, оставшиеся от густого зеленого мира раннего каменноугольного периода. Но они высохли и были заполнены хвойными деревьями и семенными папоротниками. Сами полюса в конечном счете освободились ото льда благодаря беспрепятственной циркуляции океана и постоянному потеплению и высыханию суши. Вдоль побережья океана Палеотетис сезонные