– Не знаю, не знаю, – промямлила, все еще не желая сдаваться – физрука терпеть не могла. То ли бесконечные сплетни о его сексуальных подвигах повлияли, то ли Ольгины интимные откровения. – Что-то мне в его добропорядочность не верится. И то, что он меня не трахнул – слабое утешение. Во-первых, можно смело применить слово «пока». Это пока он меня не трахнул. Ну, а во-вторых, он меня вряд ли помнит – видел всего-то пару раз, когда я зачет зарабатывала со шваброй в руках. Мелькала б почаще – боюсь… Впрочем, все равно ничего бы не было – мне самой этот твой вымпел даром не нужен. Так что я не считаюсь. А вот остальные…

– Плевала я на остальных, – разозлилась Ольга. – Если и был у него кто раньше, так ведь не забывай – я ему тоже далеко не девочкой досталась. Зато теперь все иначе. Теперь он только мой, а я – его. И я выхожу за него замуж!

Ее злость испарилась, уступив место лукавству. Добавила, кокетливо улыбнувшись, словно очередного «колокольчика» снимала:

– А ты будешь моей свидетельницей! А свидетельнице гнать на жениха не положено. И вообще, свадьба двадцать седьмого июня, так что готовься – у меня на свадьбе должно быть весело, уж ты постарайся, поработай массовиком-затейником.

– Двадцать седьмого? У-уу, я тебя недооценила, подруга! Подарочек себе на день рождения приготовила. Ну молодец! Мало того что уломала мужика, так еще подгадала, чтоб аккурат к собственному дню рождения. Даешь, мать! Ценю!

Ольга снова обиженно фыркнула:

– Ну что ты зациклилась: «уговорила, уломала». Никого я не уламывала. Это он меня ломал буквой «зю», это он уговаривал, умолял. А я же слабая женщина, ты сама знаешь. Не удержалась, сдалась на милость победителя…

Угу-угу, знаем мы, кто кому сдался. Однако спорить Маринка на сей раз не стала. В конце концов, какая разница, кто кого уговорил? Главное – Ольга выходит замуж. Ну и слава Богу! Нужно порадоваться за подругу.

– Не обращай внимания, это я так. Поздравляю. Рада за тебя. Правда, рада.

Вечером того же дня Ольга привела Кебу на ужин. Не ради самого ужина, разумеется – чтобы представить матери будущего мужа.

Накрывая на стол, Галина Евгеньевна суетилась словами. Говорила без остановки, и все какую-то ерунду. Ольга лишь диву давалась ее неожиданной разговорчивости. Сколько себя помнила – только ругань от нее слышала, если не откровенные маты. Тут же – сама доброта. Только ямочек на щеках не хватает.

Дочь норовила поймать материн взгляд, чтобы первый раз в жизни увидеть в нем одобрение. Однако тот все ускользал. И, странное дело, на будущего зятя Галина Евгеньевна тоже почти не смотрела.

После третьей рюмки Кеба вышел в подъезд покурить. Ольга поняла: уловил напряженность в атмосфере. Вообще-то он не курил, но всегда носил при себе дежурную пачку – называл сигареты «палочками-выручалочками».

Едва дверь за ним закрылась, мать, наконец, посмотрела на Ольгу прямо. Однако вместо ожидаемой похвалы выплеснула с яростью:

– Дура!

Та опешила. Как же так? Мать ведь столько раз не намекала даже – криком кричала, что Ольге пора замуж. Хорошо, замуж – так замуж. Чем же ты снова недовольна?!

– Не могла мужика стоящего подцепить? Физрук! Физрук, твою мать!!! Это ж вместо денег один сплошной триппер. Дура! На хрена тебе этот кобель сдался? Он же от тебя сбежит при первой возможности. А не сбежит, так всю жизнь за твоей спиной блядовать будет. Причем с твоими же подругами. Уж поверь мне, я этих мудаков перевидала на своем веку. Беги от него, пока не поздно. А то влюбишься по самое некуда, потом мучиться всю жизнь будешь. Нет, это ж надо – нищего кобеля в дом привести!!!

Они что, сговорились? Сначала Маринка, теперь мать. Ну почему сразу «кобель»? Нищий – да, возможно. Зато с квартирой. Значит, не такой уж нищий. Но кобель? Это он раньше кобелем был, пока Оленьки Конаковой не попробовал.

– Мам, он не кобель. Да и будь он на самом деле кобель – все равно уже поздно…

– Что, беременная? Ах ты, курва бессовестная! – Хрясь полотенцем по физиономии. Оставалось радоваться, что не половой тряпкой – грязных разводов не останется. – Сколько я тебя учила – не давай мужику до свадьбы, вовек не женится! Вот он сейчас передумает тебя, шлюху брюхатую, замуж брать – что мне с твоим выблядком делать? Я тебя, паскуду, еле тяну, мне только байстрючонка твоего не хватает для полного счастья!

Ольга совсем расстроилась. Да что ж такое? Она, наконец-то, абсолютно счастлива, а окружающие решили во что бы то ни стало испортить ей самые светлые дни?

– Ну почему сразу «беременная»? Почему «байстрючонок»? Я же не шлюха, я, мам, порядочная женщина, я замуж выхожу.

Галина Евгеньевна глянула на дочь подозрительно. Не беременная – уже хорошо. То-то. Но слишком уж уверенно та заявила о своей порядочности. Что-то здесь не то. Девушки так не говорят.

– Спала с ним? Не ври, шалава, я сама все вижу. Спала?

Страх перед матерью был так велик, что в один день избавиться от него не смог бы никто. Тем более трепетная Оленька. Неважно: замуж, не замуж. Она не соблюла главную материну заповедь: не давать мужику до свадьбы. Да и как ее соблюсти? Разве будучи девственницей, она смогла бы женить на себе Кебу? Да она бы по сей день не познала, чем мужик пахнет. Дурацкая заповедь! А дурацкие заповеди дураки пусть исполняют.

И вообще! Сколько можно бояться, сколько можно оправдываться? Она же не шлюха, она порядочная, почти замужняя женщина. Заявила совсем неуверенно, но дерзко, с гордо поднятой головой:

– Спала! И я не шалава, я почти замужняя женщина!

К гневу и ненависти в материнском взгляде добавилось бесконечное презрение:

– И-ээх… Шлююююха ты, а не замужняя женщина. Не женится он на тебе, попомни мое слово. Ты ж порченная. Если и могла кого поймать – так только на целку. Я ж тебя, суку, просила: не давай кобелям! Нельзя тебе трахаться раньше времени – доктор предупреждал. Ты ж не такая, как все. Ты ж теперь… Просила же!

Гнев улетучился: Галина Евгеньевна словно сдулась от разочарования. Но тут же вернулся удесятеренным, и в ее руке заметалось полотенце, хлеща ослушавшуюся дочь:

– Я ж тебя, суку, воспитывала в строгости, – Хрясь! – Я ж ради тебя, – Хрясь! – Двадцать лет передком, как флагом, перед кобелями размахивала, чтоб тебя, шлюху, – Хрясь, хрясь, хрясь! – Пристроить в хорошие руки! Чтоб на старости лет пожить спокойно на крепкой зятевой шее, – Хрясь! – Курва ты, курва! Да я тебя…

Жестокая рука впилась в горло непослушной дочери, и та поняла: пришел ее конец. Отстраненно как-то подумала, без особых эмоций. Давно знала, что мать на многое способна, если ее хорошенько разозлить. Всю жизнь опасалась вызвать настоящий гнев у родительницы, а тут расслабилась. Уверена была, что мать ее похвалит за Кебу: умница-дочь зятя в клювике принесла. А вышло совсем наоборот. Придушит, как котенка. Сопротивляться бесполезно – только хуже будет. Хотя что может быть хуже смерти?…