— Que gracia tiene[15]. — Сеньор Фонеска поднялся, умные, дружелюбные глаза улыбнулись Ивейн, и она сразу почувствовала себя спокойнее. Сеньор склонился к ее руке, когда их представили, и показался Ивейн намного приятнее своей дочери, которая задумчиво рассматривала ее бархатное платье и ожерелье.

— Хуан, — сказала она теплым грудным голосом. — Я бы не узнала твою воспитанницу. Папа, ты знаешь, это было так забавно: это дитя прибежало с пляжа, в руках у нее была громадная дыня, мне показалось, что она школьница. Сегодня вы так хорошо выглядите… поразительно, что может сделать с человеком одежда из Гран-Виа.

Ракель очаровательно улыбнулась дону Хуану, пока они рассаживались за столом. Маркиз повернулся к официанту, чтобы выбрать вино.

— Я знаю, Ракель, ты любишь шампанское, не заказать ли нам бутылочку?

— Это будет восхитительно, но что же мы празднуем? — Ракель бросила выразительный взгляд в сторону Ивейн. — У вас сегодня день рождения, моя дорогая?

— Нет. — Ивейн сцепила руки на коленях и постаралась поймать взгляд сеньора Фонески. Этот человек казался добрым, понимающим и придавал ей уверенности. — Хотя я действительно чувствую себя так, словно родилась заново, настолько все это для меня ново.

Ракель лениво играла своим черным кружевным веером, его рисунок из роз повторял рисунок на платье.

— Мне кажется, вы раньше были компаньонкой, не так ли?

— Компаньонкой-горничной, — уточнила Ивейн, прекрасно понимая, что Ракели уже все известно, и она просто хочет заставить ее произнести это вслух.

— Тогда ничего удивительного, что все для вас как в день рождения. — Сеньор Фонеска улыбнулся ей. — Хуан хочет, чтобы я учил вас испанскому и прочим другим премудростям, и, я думаю, мне понравится быть учителем такой очаровательной юной леди.

Ивейн чуть не бросилась ему на шею.

— Мне очень, очень хочется учиться, сеньор. И я вас предупреждаю — я буду очень любознательной ученицей.

— О Боже. — Ракель засмеялась и, прикрывшись веером, состроила глазки дону Хуану. — У тебя в доме завелся синий чулок, дорогой. Отец будет в восторге пичкать ее знаниями, но по мне гораздо веселее просто наслаждаться жизнью или, например, коллекционировать поклонников!

— Видите, что получается, Хуан, — засмеялся и сеньор Фонеска, — когда испанец позволяет своей дочери вырасти эмансипированной? Она немедленно возвращается к базовым ценностям и думает только о любви.

— А что может быть приятнее, чем думать о любви? — Ракель кокетливо посмотрела на дона Хуана, которому, похоже, все это доставляло удовольствие, хотя он, подняв левую бровь, сохранял загадочный вид. — Хотя, конечно, если девушка — простушка, ей ничего другого не остается, как быть умной. Я вот, например, никогда не была слишком умной.

«Какие глупости», — подумала Ивейн, но она понимала, что рядом с этой испанкой выглядит наивной и неловкой, не умея еще носить шикарные платья от Гран-Виа. «Диадема у Ракель совершенно дурацкая, — думала про себя Ивейн, — а губы, наверное, на самом деле бледные. Неужели дон Хуан и правда поверил, что губы у нее свежие и нежно-розовые, как бутон?»

Подошел официант с шампанским, и обстановка слегка разрядилась. Пробка вылетела с таким треском, что Ивейн подпрыгнула, и Ракель засмеялась.

— Вы что, раньше не пробовали шампанское? — спросила она.

— Нет, никогда, — призналась Ивейн, глядя на пузырьки золотистой жидкости в широких бокалах на длинных ножках.

— Salud, amor y tempo[16], — улыбнулся сеньор Фонеска. — Настоящий испанский тост, сеньорита Ивейн. Любовь и время, и чтобы мы насладились вполне тем и другим.

В течение следующего часа ужин шел весело и шумно, с разнообразными блюдами под пикантными соусами и легким фейерверком разговора, в котором Ивейн больше слушала, чем говорила. Играл оркестр, пары танцевали, и она знала, что скоро на сцене, один, в свете прожекторов, появится Кортес и очарует всех волшебными гитарой и голосом.

От этой мысли глаза Ивейн вспыхнули, и в тот же самый момент она заметила, что дон Хуан смотрит прямо на нее.

— Вам понравилось шампанское? — спросил маркиз.

— Да, оно… расслабляет. — Она осмелилась улыбнуться ему, а потом все свое внимание сосредоточила на помосте перед оркестром, на котором под гром аплодисментов возникла стройная фигура в узких черных брюках и свободной рубашке. Кортес поклонился, огляделся, и Ивейн почувствовала дрожь предвкушения, когда они встретились взглядами. Гитарист улыбнулся, и ей показалось, что все вокруг знают, что он улыбнулся ей одной.

— Сеньориты и сеньоры, я спою вам старую севильскую песню о любви. — Он прислонился к колонне и взял в руки гитару, свет почти погас. — Представьте себе балкон и девушку, а внизу, в ночи, влюбленного юношу, который знает, что между ним и предметом его любви стоит другой мужчина.

Манрике начал играть. Гитара словно ожила в его руках; он запел, и в зале все смолкло, не было слышно ни разговоров, ни звука столовых приборов, ни звона бокалов. В тот день, на пляже, Ивейн тоже почувствовала его магию, по сегодня его музыка смешалась с вином, еще непривычным для нее, и она представила себя той девушкой на балконе. Девушкой, которая должна была выбрать из двух мужчин, обожающих ее, одного.

Загремели оглушительные аплодисменты, и донья Ракель заметила, что Кортес очень симпатичный. Ивейн почувствовала на себе взгляд ее быстрых глаз и сжалась, как будто та, другая, могла спугнуть все волшебство ее мечты.

— Он прекрасный музыкант, да, Хуан? — Сеньор Фонеска наклонился, чтобы дать прикурить другу от своей зажигалки, и глаза его при этом сверкнули. — Но, похоже, обе наши юные дамы скорее прониклись симпатией лично к певцу.

Дым пеленой висел у лица дона Хуана, и Ивейн чувствовала на себе его взгляд, когда Манрике начал исполнять музыку Малаги, с неровным ритмом, веселую, бесшабашную, с латиноамериканским вкрадчивым шармом и довольно злыми шутками. Он отошел от колонны и грациозно пробрался между столиками. Сердце колотилось у Ивейн уже в горле, когда гитарист остановился перед их столиком и спел строчку песни для нее одной… а затем пошел дальше.

— Однако, — хмыкнул сеньор Фонеска. — «…Когда-то только невинным юным девушкам разрешалось заходить в виноградники».

— Ничего удивительного, что он подошел к нашему столику, — заметила Ракель, играя веером, и Ивейн показалось, что он похож на крыло встревоженной птицы. — Ивейн строила ему глазки все время, пока он пел.

На минуту Ивейн лишилась дара речи. Она посмотрела на испанку и почувствовала, что готова вскочить и вцепиться той в волосы.

— Собственно, все дело в том, что мы с ним знакомы, — возразила девушка. — На днях мы с Рике Кортесом встретились на пляже и подружились.