Не ты первый, не ты последний, насмешливо говорит собственный разум, армия несчастных безнадежно влюбленных множится на всех планетах, где есть люди, ежедневно, и все как-то переживают это. Но почему-то не становится легче… А станет ли, если хотя бы сказать ей?…

Ну конечно же, нет, презрительно усмехается все тот же разум, более того, ты не имеешь никакого права перекладывать на нее свои проблемы. Она любит другого и живет безмятежно и счастливо. Сейчас плохо только тебе, а если признаешься, она, как человек добрый и благородный, начнет жалеть тебя, волноваться за тебя, возможно, мучиться оттого, что не может ответить тебе взаимностью… Ты не отважишься настолько усложнить ей жизнь…

Все это верно, возразить нечего, и ты соглашаешься, и существуешь со своей болью, и, хотя совсем не актер, проявляешь чудеса актерского мастерства, чтобы она ни о чем не догадалась. Но вот однажды странно и неожиданно складываются обстоятельства, вы оказываетесь одни на пустом корабле, и голос разума вдруг начинает пропадать, тонуть в наступающей откуда-то из сокровенных сердечных недр терпкой, дурманящей горячке, и постепенно перестает контролировать эту лихорадку…

Веланда встал, несколько минут ходил взад-вперед по каюте, затем подошел к двери, взялся за ручку и медленно нажал на нее.

«Не сходи с ума! — из последних сил завопил разум. — В конце концов, сейчас ночь, она спит, ты напугаешь ее!»

Он отдернул руку, развернулся, и, с трудом сделав несколько шагов, упал в кресло, стоявшее возле иллюминатора. Долго-долго, целую вечность смотрел, как вдали распухает, усиливая блеск, желтый переменный сверхгигант, как носящиеся наперегонки метеороиды, натолкнувшись на защитное поле корабля, вспыхивают и отскакивают, словно ошпаренные, обратно в черную бесконечность.

Я так больше не могу, подумал он наконец. Мне действительно нужно поспать, а утром будет видно. Душ, стакан маньяри — и постараться заснуть…

Теплый душ и маньяри немного расслабили, но еще пару часов глядел он в потолок, прежде чем забыться тяжелым сном…

Утром, зайдя к Геле, натолкнулся на ее взгляд: беспомощный и какой-то виноватый.

— Что случилось? — встревожился он.

— Видимо, все-таки инфекция. Рана распухла и покраснела… И температура.

— Ты приняла жаропонижающее?

— Нет, не могу встать… Больно… И голова кружится.

Он подал ей лекарства и воду; она выпила и улыбнулась смущенно и снова — виновато.

— Спасибо. Прости, что доставляю тебе столько хлопот…

— О чем ты? — воскликнул он. — Какие хлопоты? Немедленно прекрати такое говорить… Главное, чтобы с тобой все было в порядке!..

— Спасибо, — еще раз прошептала она и обессилено опустилась на подушку.

— Тебе нужно поесть, хотя бы немного, для поддержания сил.

— Ну, если только чуть-чуть, — не стала спорить она.

Веланда отправился на кухню за завтраком, на ходу размышляя: «Да, дело принимает скверный оборот. Если к вечеру не появится врач, надо будет попробовать попасть на «Ураган», побеседовать с Хадкором. Ну и, разумеется, — усмехнулся он сам себе, — при таких обстоятельствах о моих чувствах не может быть и речи… По крайней мере, до выздоровления. Придется продолжать «держать себя в руках». Как я ненавижу это выражение! Его придумал человек, который никогда никого не любил…»

Тягучий, вязкий день казался каким-то безмерным: время будто растворилось в космосе, не оставив следов на многострадальном экспедиционном корабле. После приема жаропонижающих Геле на время становилось лучше, но через час-два она опять начинала впадать в полузабытье — жар никак не шел на убыль…

Веланда никогда раньше не испытывал ничего подобного: тревога, напряжение и страх за жизнь Гелы тяжело толкались в груди, мешая дышать. И поздним вечером, когда, несмотря на все принятые лекарства, она закрыла глаза и начала что-то бессознательно бормотать, он помчался в шлюзовой отсек, намереваясь стучать в дверь, пока кто-нибудь из вергийских солдат не услышит и не отворит ее; а уж там он решительно потребует аудиенции у Хадкора, чтобы поставить его в известность о состоянии принцессы…

Однако, спустившись к шлюзу, он не успел постучать: дверь отворилась сама, и ученый лицом к лицу столкнулся с девушкой с черными глазами и короткой стрижкой. Ее сопровождала пара вооруженных вергийцев.

— Вы кто? — машинально воскликнул он.

— Я врач, хирург, — улыбнулась девушка. — Айзук, — представилась она.

— Слава звездам! — с облегчением выдохнул он. — Пойдемте скорее, Геле плохо, и я не знаю, что делать!

— Конечно. Ведите меня.

— Строгое предупреждение, — металлическим голосом провозгласил один из охранников. — Вы имеете право разговаривать только о здоровье принцессы. Общение на любые другие темы, особенно об Атоне и общих знакомых, категорически запрещено.

Айзук презрительно хмыкнула, но ничего не ответила. Все четверо поднялись в каюту.

Осматривая Гелу, Айзук хмурилась и качала головой.

— Состояние довольно тяжелое, — наконец резюмировала она. — Инфекция, есть угроза сепсиса.

— Но ведь Гела принимала антибиотики, — упавшим голосом произнес он.

— Какие? — Айзук взяла упаковку. — Эти? Эти слишком слабые для огнестрельного ранения. Операцию откладывать нельзя. Будем делать ее завтра в восемь утра. Вы ассистируете.

— Я? — изумился Веланда.

— Но больше некому. Надеюсь, Вы не боитесь крови?

— Крови я не боюсь, — растерянно пожал плечами он. — Но я астрофизик и очень далек от медицины.

— Но зажим-то подать мне Вы сможете, — безапелляционно заключила Айзук. — Тем более, что выбора все равно нет… А сейчас я поставлю нужные уколы, но хочу предостеречь: лучше Геле станет не сразу. Ночь предстоит сложная… Пожалуйста, не отходите от нее. Я бы осталась с ней сама, но Хадкор запретил.

— Конечно, я не оставлю ее, — кивнул он.

— Ну что ж… жаропонижающее продолжайте каждые три часа. И держитесь…

Тут оба одновременно ощутили плавный толчок: «Ураган» тронулся в путь, увлекая за собой атонский корабль.

— Вот мы и полетели, — Айзук улыбнулась, и в ее улыбке ему почудилась странная лукавая искорка. — А мне пора, до завтра.

Ночь действительно выдалась, пожалуй, самой изматывающей и нервной в его жизни: он дремал в кресле рядом с ее кроватью, но то и дело просыпался то от горячечного стона, то от тихой просьбы «пить», то от необходимости подать таблетки. Он терпеливо вставал и делал все, что нужно, думая об одном: «Только бы ей стало лучше… Только бы она продержалась до операции…»

Айзук появилась полвосьмого, со своими неизменными сопровождающими.

— Доброе утро, — поздоровалась она и сразу приступила к делу: — Есть более-менее подходящее помещение для операции?