– Не надо! – Зигфрид испустил долгий судорожный вздох, подошел к хлебнице, достал булку и начал ее кромсать. – Вон он, на полу, твой завтрак. А к тому времени, когда ты все это уберешь, мы уже уедем. Обойдетесь хлебом всухомятку, Джеймс?

Мы уехали вместе. Зигфрид попросил Кена Биллингса отложить кормление телят до нашего приезда, чтобы мы могли при этом присутствовать.

Ничего хорошего нас там не ждало. Оба теленка сдохли, и на лице фермера было написано глубокое отчаяние.

Зигфрид стиснул зубы, но тут же сделал рукой приглашающий жест.

– Начинайте, мистер Биллингс. Я хочу поглядеть, как они едят.

Орехи подсыпались в кормушку все время, но мы внимательно смотрели, как фермер разлил молоко по ведрам и как телята принялись пить. Бедняга-фермер явно уже смирился с неизбежным и не возлагал на эту затею Зигфрида никаких надежд.

Собственно, и я тоже. Но Зигфрид бродил по телятнику, как леопард, словно готовясь к решительному броску. Он нагибался над телятами, и они поворачивали к нему белые от молока мордочки, но дать ответ на загадку могли не больше, чем я.

Мой взгляд скользнул по длинному ряду станков. В них еще оставалось тридцать с лишним телят, и меня охватило жуткое предчувствие, что таинственная эпидемия скосит их всех. И тут Зигфрид ткнул пальцем в ведро.

– А это что?

Мы с фермером нагнулись и увидели, что в молоке плавает черный кружок.

– Грязюка какая-то, – буркнул мистер Биллингс. – Сейчас вытащу. – И он протянул руку к ведру.

– Нет, позвольте мне! – Зигфрид осторожно выловил черный кружок, стряхнул молоко с пальцев и принялся внимательно рассматривать свою находку.

– Это не просто грязюка, – пробормотал он. – Поглядите, он вдавлен, словно чашечка. – Большим и указательным пальцем он потер край кружка. – Я вам скажу, что это. Это струп. Но откуда?

Он оглядел шею и голову теленка, потрогал один из роговых бугорков и вдруг замер.

– Видите ранку? Теперь понятно, откуда этот струп. – Он примерил черную шапочку, и она плотно прилегла к бугорку.

Фермер пожал плечами:

– Это-то понятно. Я недели две назад их всех обезрожил.

– А как, мистер Биллингс? – мягко спросил Зигфрид.

– Тут мне одну новинку продали: просто мажешь на бугорки – и дело с концом. Куда проще, чем с квасцами возиться.

– А бутылку вы сохранили?

– Угу. Она в доме. Сейчас принесу.

Когда он вернулся, Зигфрид прочел этикетку и протянул бутылку мне.

– Треххлористая сурьма, Джим. Теперь все понятно.

– Но… чего вы нашли-то? – с недоумением спросил фермер.

Зигфрид сочувственно поглядел на него.

– Сурьма – смертельный яд, мистер Биллингс. Да, рога она выжжет, можете не сомневаться. Но если попадет в корм, то…

Фермер широко раскрыл глаза.

– Понятно! А когда они суют голову в ведро, эти штуки туда и сваливаются!

– Вот именно, – согласился Зигфрид. – Или они сдирают струп о стенку ведра. Но давайте займемся остальными.

Мы обошли всех телят, удаляя смертоносные корочки и выскребая бугорки, и когда наконец уехали, то твердо знали, что мучительный, хотя и краткий эпизод с телятами Биллингса остался позади.

Зигфрид положил локти на рулевое колесо и вел машину, подпирая подбородок ладонями. Это была его обычная поза, когда он погружался в задумчивость, но я никак не мог к ней привыкнуть.

– Джеймс, – сказал он, – я никогда ничего подобного не видел. Тема для статьи.

Он был прав: теперь, изложив эту историю тридцать пять лет спустя, я сообразил, что ничего подобного с тех пор не случалось.

В Скелдейл-хаусе мы расстались. Тристан, явно стараясь загладить утреннее происшествие, орудовал шваброй в коридоре с рвением матроса парусного флота. Но едва Зигфрид уехал, как в доме воцарился полный покой, и, когда, собрав все необходимое для предстоящих визитов, я заглянул в гостиную, Тристан возлежал там в своем любимом кресле.

Я вошел и с удивлением увидел на углях в камине кастрюлю с сосисками.

– Что это? – спросил я.

Тристан закурил сигарету, развернул «Дейли миррор» и положил ноги на соседнее кресло.

– Готовлю обед, старина.

– Здесь?!

– Вот именно, Джим. Хватит с меня этой раскаленной плиты. И на кухне даже присесть толком негде. Не говоря уж о расстоянии до нее.

Я смерил взглядом разлегшегося повара.

– О том, что в меню, спрашивать смысла нет?

– Ни малейшего, дружище. – Тристан оторвался от газеты и одарил меня ангельской улыбкой.

Я уже собрался уйти, но в недоумении остановился.

– А где картошка?

– В камине.

– В камине?

– Ну да. Я положил ее печься в золу. Вкус удивительный!

– Ты уверен?

– Ну еще бы, Джим. Вот погоди, ты оценишь мое поварское искусство!

Я вернулся почти в час. В гостиной Тристана не было, но там висел сизый чад, и в ноздри мне ударил запах, словно от костра, на котором жгут палый лист.

Тристана я нашел на кухне. От его светской невозмутимости не осталось и следа: он безнадежно тыкал ножом в угольно-черные шарики. Я уставился на него.

– Что это такое?

– Картошка, Джим, чтоб ее черт побрал! Я немножко вздремнул – и вот полюбуйся!

Он брезгливо разрезал обуглившийся клубень. В самом центре я различил беловатый кружок – единственную предположительно съедобную часть некогда большой картофелины.

– Н-да, Тристан! И что же ты намерен делать?

Он бросил на меня панический взгляд.

– Выковыряю середку и сделаю пюре. А что еще мне остается?!

Смотреть на это было выше моих сил. Я ушел к себе, умылся, а потом спустился в столовую. Зигфрид уже сидел за столом, и я сразу заметил, что он все еще смакует утренний успех. Он весело кивнул мне.

– Джеймс, а Кен Биллингс подсунул нам хорошую задачку! Приятно, что мы с ней разобрались.

Но улыбка замерла у него на губах. В столовую вошел Тристан и поставил перед нами две супницы. Из одной выглядывали неизбежные сосиски, а в другой покоилась непонятная сероватая масса с многочисленными черными вкраплениями разной величины.

– Во имя всего святого, – зловеще-спокойно осведомился Зигфрид. – Что? Это? Такое?

– Ну… э… картофель… – Тристан откашлялся. – Боюсь, он немножко пригорел.

Мой патрон промолчал. С грозной невозмутимостью он положил себе на тарелку ложку пятнистой смеси, подцепил немного на вилку и начал жевать. Раза два, когда у него на зубах хрустели особенно твердые кусочки угля, он поморщился. Затем закрыл глаза и проглотил. Секунду он сидел неподвижно, потом обеими руками ухватился за живот, застонал и вскочил на ноги.