как только пришла новость о Чаяниной выходке. Он был привязан к этой девочке, слишком много хорошего их связывало, и он искренне переживал, что все сложилось именно таким образом. Он корил себя за то, что был излишне жесток с ней, что этого можно было бы избежать, придумай он подход помягче и похитрее. Он понимал, что ничем ей не обязан. Чаяна сама чересчур увлеклась своими играми в любовь. Но, на его душе лежал груз, от которого нужно было избавиться.

11

Гриша поехал в частный закрытый санаторий «Мечта», успокаивая себя, что это лишь долг, который нужно исполнить. Он застал Валю с дочерью в зимней оранжерее, где они сидели, разговаривая о чём-то. На Чаяну без грусти невозможно было смотреть. Она похудела и осунулась. Её голова была наклонена вниз, а лицо выражало тоску. Мать что-то говорила ей без конца, но, похоже, девушке, все это было безразлично. Она не слушала её, смотря куда-то отстранённым взглядом.

Гриша окликнул её по имени. Девушка подняла глаза. При виде их, Грише пришлось отвести взгляд. Глаза Чаяны были наполнены болью, отчаянием и невероятной печалью. Она, как будто бы, повзрослела лет на пять, – от весёлого детского задора не осталось и следа. Это был взгляд смертельно-раненого животного. Но, всего этого Гриша не хотел замечать и принимать, он видел лишь маску мнимого страдания, в которое не поверил.

При виде Гриши, лицо Чаяны исказила гримаса ужаса, и слезы в секунду хлынули из глаз. Она резко поднялась и, обхватив голову руками, убежала в неизвестном направлении.

Он стоял в ступоре, не зная, что делать. Он подошёл к Вале и сел рядом. Женщина смотрела на него глазами, полными слез.

– Зачем ты пришёл, Гришенька? – спросила она надрывным голосом.

Он не знал, что ответить.

– Я узнал обо всем этом и пришёл навестить… – Он понимал, что его слова звучали нелепо. – Как она? – спросил он.

Валя молчала. Только глубоко вздохнула.

– Гришенька, – протянула она. – Я понимаю, что ты ни в чем не виноват…Это просто жизнь так распорядилась. Но… ты разбил моей девочке сердце! Ты разбил его. Я знаю, тебе неприятно это слышать. Ну, раз ты пришёл, так слушай, – начала она свой монолог.

Гриша мог себе представить содержание этого словесного потока, но обрывать женщину, с которой, долгое время, его связывали хорошие отношения, он не стал. Он опустил голову и понуро слушал.

– Моей девочке очень плохо, – продолжала она. – И я не знаю, когда она излечится…Понимаешь… вот ты не веришь ей, думаешь, что напридумывала она де, себе любовь… Но, если взглянуть на это другими глазами. Ей было всего лишь тринадцать, Гриша, когда вы столкнулись на съёмочной площадке. Ты знаешь, что такое девочка тринадцати лет? Это маленький бутончик, который только-только начинает раскрываться, это не только первые месячные и взбухшие груди… Это пробуждение. Словно личинка, которая выйдя ото сна в куколке, медленно превращается в бабочку. В нежную бабочку с ажурными крылышками. Вот и Чаянка была такой бабочкой. Знаешь, тогда вся её жизнь умещалась в эту съёмочную площадку, в этих людей, которые были вместе с ней в проекте. Другой жизни она не знала. И был ты. Ты был единственным в её окружении. Ты был её партнёром, другом, братом…, а по фильму, даже мужем. Она никого не знала кроме тебя. Два с половиной года вы стояли бок о бок, вместе, лицом к лицу. Ты, действительно, стал для неё самым близким, самым родным человеком. Первый парнем, которого она узнала… Её первым мужчиной, если хочешь. Да, не смейся. Её первым мужчиной в жизни… Ты не можешь взять в толк, что то, что было для тебя лишь игрой, для моей дочери – было частью прожитой жизни. Пусть жила она жизнью Марютки, но она жила… Она жила, Гришенька, а не играла…

Галя перевела дыхание.

– Я не знаю, зачем я тебе это говорю. Я не знаю, поймёшь ли ты меня…

Она была права. Гриша не понимал. Он не мог понять, почему эти две женщины смешивают иллюзию и реальность, кино и жизнь. Где-то в мыслях его маячила Злата и сумасшедшая ночь, проведённая с нею. Злата стала его реальностью, она и была его жизнь, а Чаяна – лишь иллюзия, придуманная сценаристами и слишком романтичными поклонниками. Как они не понимали этого?

– Мне трудно понять это, Валя, ты права…, – ответил он после небольшой паузы. – Я люблю Злату… А Чаяна, она просто моя партнёрша по фильму и мой друг… Ну, то есть, была другом…

Валя закрыла лицо руками и замотала головой.

– Ты видел её глаза, Гриша? – спросила она. – Ты помнишь эти задорные искорки в них? Где они, Гриша? Их больше нет… А есть только слезы и боль…

Она замолчала. Потом, подняла на него умоляющий взгляд.

– Уезжай, Гришенька! Уезжай сынок! И пусть у тебя все сложится хорошо. Только уезжай, чтобы она больше никогда тебя не видела! Никогда больше не видела! – Она опять закрыла лицо руками и заплакала.

Грише ничего не оставалось, как исполнить её просьбу. Он оставил букет на скамейке и ретировался.

Выйдя на воздух, Гриша почувствовал облегчение. Словно ноша свалилась с его плеч, и на этой истории спокойно можно было поставить большую жирную точку. «С Чаянкой все будет хорошо», – думал он, «Успокоится, подрастёт и найдёт себе хорошего парня, тем более, что для неё – это вообще не проблема», – говорил он себе.

Ну всё! – произнёс он вслух. Выдохнул. Он улыбнулся и зашагал прочь. Впереди его ждала Злата, Вена и новая жизнь.

Часть

II

1

Он не помнил, как очутился дома. Оказалось, что его – бездыханного, приволок товарищ с паба, узнав адрес по водительскому удостоверению. Он проснулся на кровати, с дикой головной болью. Еле встав, он побрёл в кухню утолить дикую жажду. По выражению лица Златы, он понял, что её терпение иссякло и разговаривать она с ним не собирается. Да, и ему не хотелось говорить. Он опять заперся в своей любимой ванной комнате, где предался воспоминаниям о вчерашнем вечере.

Он отмокал под тёплым душем, и перед его глазами стоял образ блистательно-прекрасной Чаяны в окружении цветов и бриллиантовых бликов. Он вспоминал ветер, дувший ей в лицо, развевая длинные пышные волосы, её чувственные зовущие губы, прямой нос, и изумительные по красоте своей глаза, глубокого аквамаринного цвета, в обрамлении длинных ресниц. Она маняще улыбалась, а камера скользила вокруг неё, то высвечивая вздымающуюся полную грудь, то подчёркивая линию округлых бёдер, вдруг обнажая