во всей Вселенной – ничего более смертоносного!

От него веяло не Любовью. В него веяло водоворотом его любви к себе, который тут же, сворачивая голову, затягивал и "зачаровывал" попавшегося человека. Он был окутан тайной, но не Божьей, от одного упоминания которой испытываешь мир, а тайной беспросветного, безграничного отторжения от всего живого. И всё живое инстинктивно сжималось в его присутствии, не хотело больше жить, но даже этим сжатием и нехотением нигде не могло спастись и укрыться. И вращалось в чаше его взгляда. И чувствовалось: если ты в него попадёшь – а его главная цель чтоб ты туда попал! – то уже не выйдешь ни-ког-да! И попасть туда в – миллион-в-миллионной степени жутче всех смертей. И жутче пытки, и жутче самого кошмарного сна. И "свет" – как красивые щупальца актинии: только подплыви, рыбёшка. Ну, подплыви! Да этот "прекрасный цветок" уже никогда тебя не выпустит – только дотронься – добровольно-принудительно! – до щупалец "света". До "объятий Господа".

В одну секунду как-то осознав это, Кирилл бросился бежать. Бежать-бежать изо всех сил, бежать из этого главного в галерее "храма" – от этого главного во всей Вселенной Мертвяка.

Но – не получилось! И вот тогда-то… Никогда за 22 года предыдущей жизни он не испытал ужаса, хотя бы отдалённо сопоставимого с этим! Даже не знал, что такое вообще бывает! Вот такое: рядом стоит и пытается затянуть тебя тот Единственный, Кто Страшнее Смерти – замаскированный главный волк в овечьей шкуре ("от мысленного волка звероуловлен буду…") – а ты не можешь даже сдвинуться с места. Ты – "жертва", из прежнего сна, вращаешься в липком красном водовороте и сейчас исчезнешь в нём… но именно – в нём, то есть, хоть и исчезнешь, но не до конца, и этот светящийся нимбоносный Чекатилло будет бесконечно… бесконечно…

И тут вдруг вспомнилось Имя Христово! Странно, как же оно раньше не вспомнилось! В самом начале Кирилл почему-то не назвал Его по имени – забыл? Увидев Его искажённого, сразу забыл Его Настоящее Имя! Наверно, потому и забыл, что искажённый…

Имя и Смысл мгновенно забываются в подобных видениях. И от гордости, что он разжигает, и от ужаса. Мотовилов – хоть и был любимый ученик Серафима Саровского, но от подступившего кошмара забыл даже перекреститься, когда перед ним явился бес, с которым он незадолго до того мечтал "побороться" в припадке тщеславия. А его-то бес даже и не маскировался под Христа!

Но даже когда чёрт "косит" под Бога! – неизбывный страх, что вечно сопутствует ему, как вонь (не отмыть никакими шампунями, не прикрыть ни одним лучезарным одеянием!) – выдаёт. Так уж, видно, от Бога дано ему навеки: "вонь"-дрожь – как опознавательный знак. Только б духовный насморк не заработать, не потерять способность различать её!

Кирилл вспомнил Имя и перекрестился. И начал сквозь дрожь, вспоминая Пасху, чтоб было легче: "Христос воскресе из мёртвых, смертию смерть поправ…" – и тотчас же Ненастоящий исчез. Не выдержал и несколько секунд. Кирилл не ожидал такой быстроты. Такого спасения в миг… от того, от чего, казалось, никакого спасения нет и не будет, и быть не может!

Он проснулся.

7. Человек

Славой Божией является живущий человек.

Свт. Ириней Лионский

Мы не узнаём в этом любви.

Любовь, которую мы обычно себе

представляем, выражается более бурно.

Но тут речь идёт о настоящей любви: о

сети связей, которые делают тебя человеком

А. де Сент-Экзюпери

За стеклом подобие рассвета начало смутно и очень робко разбавлять ночь. Так лимон чуть осветляет чай. Или опять это только кажется? Нет, все полуночные призраки "света" позорно сбежали – и теперь свет утратил способность казаться. Августовская ночь действительно доехала до опушки. А Кирилл доехал до опушки своего сна. И почти успокоился. Почти.... Будто он в церкви, только теперь уже настоящей. Вон букетик на столе, прямо перед окном. Как перед иконой неба. Слабость осталась, но теперь от неё было… как-то почти приятно. Как в детстве, когда болеть почти всегда приятно. Потому что в детстве и болеешь по-детски.

Ватные ноги по инстинкту довели до окна. Кирилл выглянул. Ночная улица каким-то неуловимо новым перетекающим оттенком постепенно превращалась в утреннюю. Но вдруг один вид малюсенькой чаши-фонтанчика во дворе бросил в дрожь. Словно из него плеснули-ошпарили. Сразу вспомнилась круглая… в которой вращались… Кирилл отпрянул от стекла, как ужаленный. В холодном поту оценил:

"А ведь я запросто мог не проснуться – совершенно натурально умереть от разрыва сердца и остаться навсегда с тем. Так бывает! И очень даже нередко.

Выходит, Бог, как я Его ни ругал, уже дважды меня спас – при аварии и сейчас…"

И чтобы не вернуться в Сон, он почти машинально взял со стола Библию.

Она открылась на словах: "Когда подумаю: утешит меня постель моя, унесёт горесть мою ложе моё, ты страшишь меня снами и видениями пугаешь меня…" Да, вот и у Иова к Нему – судебный иск. Составленный в нескольких десятках глав. Ох, и нелегко же с Ним! Хотя без Него получается – ещё хуже…

"Зачем Ты поставил меня противником Себе, так что я стал самому себе в тягость?.." (Иов 7, 20)

"Если бороться силою, то Он могущественен, если судом, то кто сведёт меня с Ним? Если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня; если я невинен, то Он признает меня виновным…" (Иов 9, 20)

"Ибо Он не человек, как я, чтоб я мог отвечать Ему и идти вместе с Ним на суд!" (Иов 9, 32)

Надо будет утром сходить к Марине, хоть с ней посоветоваться.

* * *

– Я ехал к Богу, а получил по лбу. Причём, в прямом смысле слова, – Кирилл потрогал огромную шишку. – Люди ехали в паломничество, а им оттяпали ноги… чтоб больше никуда не ездили? Ну, и чему полезному должен научить этот урок? Что нами управляет абсолютно всемогущий, безграничный в своих возможностях Псих, а мы – Его подопытные кролики?

– А ты сходи и посмотри… – чуть ли даже не весело отреагировала Марина.

– На кого?

– На подопытных кроликов.

– ???

– На Ромку, Данила… на других детей! Хоть ты и не "абсолютно всемогущий", но всё равно… как будешь лучше себя чувствовать, даст Бог, сходи да навести, чем просто так… с воздухом-то спорить! Ты же говорил, врач уже разрешает тебе гулять во дворе? Если сможешь на днях пройти лишних сто метров до детской больницы (папа, если что, тебя проводит),