– Леха, – толкает меня локтем в бок сосед, – а ты уже новые танки видал? Говорят, там такое! – Он закатывает глаза.

Стало быть, я – Леха. Но надо ответить. Я отрицательно качаю головой.

– …главный инженер завода имени Январского восстания товарищ Романов!

Человек в штатском выходит вперед, щуря глаза. Слабое зрение? Или просто от усталости?

– Товарищи, – негромко говорит он. – Я не умею произносить речи… Мы вот с товарищами Обедниковым, – он кивает в сторону второго штатского, скромно стоящего на пару шагов дальше, – и Коганом, – кивок в сторону щуплого капитана, – разработали… Конечно, товарищи, это не танк, это, так сказать, эрзац, но, одним словом. – Он обреченно машет рукой, потом лицо его проясняется. – Товарищи, за основу мы взяли трактор СТЗ-НАТИ. Многие из вас до прихода в вооруженные силы работали трактористами, – он улыбается, улыбка получается измученной – не вымученной, а именно измученной. Когда же он в последний раз отдыхал, этот замечательный человек, придумавший не менее замечательный танк? – Он обшит броней, товарищи, судостроительную сталь нам выделили товарищи с судоремонтного завода… Толщина обшивки от четырнадцати до двадцати миллиметров, между броней и внутренней обшивкой проложены деревянные брусья, так что от пуль и осколков мин вы будете защищены почти наверняка…

Он говорит куда оживленнее, чем начинал. Понятно, что ему проще рассказывать о технических характеристиках своего детища, чем просто толкать агитационную речь. Люди слушают – молча, сосредоточенно.

В самый разгар выступления меня вдруг отвлекает какой-то звук – противный, навязчивый. Муха? На дворе сентябрь месяц! Да, пускай по-одесски теплый, но все-таки сентябрь! Причем вторая половина месяца. Какие уж тут мухи!

Я отмахиваюсь просто так, автоматически, и жужжание пропадает.

Потом мы отправляемся рассматривать танки.

– Ребята, это — еще и стреляет?!

– Против румынов сгодится.

– Ну, да, мамалыжники небось перелякаются да и обделаются.

– Ага, и ихние же танки в ихнем дерьме и завязнут!

– Какие, нах, танки? Немае у румунив нияких танкив. Вон, товарыш комассар казав, шо у них усе танки аж с Первой мировой, да и то французские. Винтовочная пуля – и то, нах, чуть не наскрозь пробивает.

Дружное ржание.

– Нет, ребята. – Качает головой серьезный лейтенант в очках, похожий на Кролика из мультика про Винни-Пуха. – Как же они завязнут? Они-то внутри танков обделаются. Пускай даже и Первой мировой. Стало быть, просто танкисты потонут. А наружу ничего не прольется. Разве только вонь просочится…

Снова ржание, переходящее порой в повизгивание.

– Прольется, – в тон серьезному лейтенанту вторит еще один – коренастый крепыш с удивительно приятной улыбкой; кто-то, кажется, назвал его Костей, – мехводы люки открывают? Открывают. Стало быть, прольется говно.

Солидный «кролик» удовлетворенно кивает:

– Получается, что сперва танкисты захлебнутся, а потом наружу проливаться начнет, и эти французские шедевры в собственном дерьме и завязнут.

«Кролик» – парень интеллигентный, ему слово «говно», видимо, не по нутру.

Крепыш смеется.

– Красотень будет! Танки ревут, гусеницы вертятся, брызги говна во все стороны, и вонь несусветная.

– Спрашивается, зачем на эти, гм… шедевры еще и пулеметы установили? – подхватывает «Кролик». – Мы ж этих потомков древних римлян просто на испуг возьмем!

– Точно, ребята! – Это один из конструкторов танка; незаметно подошел сзади. Впрочем, мы так громко смеялись и галдели, что не услышали бы даже слона. – На испуг! Мы его так и назовем, наш танк – «НИ». На испуг!

Все снова смеются, а навязчивая муха снова начинает жужжать. Я ее не вижу, но судя по звуку – это должно быть что-то размером со шмеля. Потом жужжание потихоньку меняется, и до меня вдруг доходит, что это звук телефонного звонка, но это же маразм, какой может быть телефон тут, на плацу…

И в этот момент понимаю, что ни на каком я не на плацу, что сижу дома у Витька, за его компом, а мой мобильник, жужжа, ползает, готовый свалиться со стола.

Я буквально вывалилась из игры. Мобильник все жужжал и жужжал; я взяла его в руки, не в силах сообразить, что надо делать дальше.

– Натах, я тут кое-что нарыл, – слегка приглушенным голосом сообщил Сильвестр.

Я виновато оглянулась на Витька, но его в комнате не оказалось. Деликатный.

Неужели к Сильвестру придется ехать прямо сейчас? Мне бы так хотелось доиграть… И вообще – теперь-то я и так много чего знала и об игре, и о Викторе. Ну, не много, конечно, но вряд ли Сильвестр сможет мне сейчас рассказать больше. С другой стороны, не очень-то удобно получается, я сама просила его раздобыть информацию, а теперь ехать не хочу.

– Мне сейчас к тебе заехать?

– Нет, не сегодня. Я пока занят, – почти прошептал в трубку парень, – но я с тобой на днях свяжусь. Сможешь подъехать?

– Ну, конечно, смогу.

– Только смотри, может так получиться, что тебе нужно будет приехать срочно, – предупредил он.

– Что-то случилось? Это… связано с…

– Ничего не говори, – быстро сказал хакер. – Нет, это никак не связано с твоим поручением. Я, видишь ли, занимаюсь не только твоим э… делом. Прости, не могу больше говорить. Жди звонка.

И, прежде чем я успела что-либо ответить, в трубке раздались короткие гудки.

– Товарищи танкисты!

Я снова стояла в строю вместе с другими. Кажется, попала в тот же самый момент, из которого «вылетела» благодаря телефонному звонку Сильвестра… Почему снова выбрала именно это сражение? Потому ли, что хотела доиграть то, что уже начала? Или потому что тянуло, тянуло именно в этот день?

Нет, не тот: место другое. Тогда – полигон завода имени Январского восстания, сейчас… эх, не так важно, где мы сейчас – бой-то, который выбрала, проходил под селом Дальник. Но день – день не тот! Не тот, что в прошлый раз! Если мы были на полигоне – стало быть, это происходило за несколько дней до сражения… Почему? Что-то пошло не так? Или, наоборот – именно так, и я должна пережить не только сам бой, но и… так сказать, всю его предысторию?

– …»Передайте просьбу Ставки Верховного Главнокомандования бойцам и командирам, защищающим Одессу, – продержаться 6–7 дней, в течение которых они получат подмогу в виде авиации и вооруженного пополнения»…

Я должна пережить не только конкретное сражение… Почему – должна? Кому – должна? Что со мной вообще, черт их всех подери, происходит?!