– Здравия желаю, товарищ командующий!

– И тебе того же, комендант! Рад тебя видеть, Сергей Алексеевич. – Гловацкий с полковником обменялись крепкими рукопожатиями. – Вижу, не чаял ты меня в живых увидеть?

– Сам на самолет ведь грузил, Николай Михайлович. – Ивашкин сразу же принял предложенный ему товарищеский тон, предусматривающий как бы отставить в сторону чинопочитание. – Тогда никакой вы были, я совсем перепугался, когда через полчаса доложили, что ваш МБР сбили. Простите! Здравствуйте, Софья Михайловна! Вижу, и вы спаслись…

– Меня она спасла, иначе бы утонул. Вытащила тушку на берег. Так, началось опять. – Гловацкий прислушался, явственно различая далеко к югу от Пскова орудийную канонаду. Не менее двух корпусных артполков бьют из 122‐миллиметровых пушек и 152‐миллиметровых пушек-гаубиц. А это означает только одно – немцы прорвали Ново‐Псковский (Локновский) УР и сейчас идет контрнаступление из глубины наших позиций. Значит, в бой все же бросили резервную 90‐ю стрелковую дивизию и 23‐ю танковую бригаду. «Все, амба, на стол Марса бросили козыри – ой как плохо. Да сколько же их там лезет на нас?!»

– Днем бомбят позиции, прорвали линию дотов прямо по центру, – тихо доложил Ивашкин. – Сейчас пытаемся отбить позиции. Там 90‐я дивизия и бригада Горленко. Давайте я вас отвезу в штаб, Николай Михайлович. Час назад туда прибыл комфронта.

– В «эмку» твою поместимся?

– Войдем, товарищ генерал. Со мною порученец. Софья Михайловна, прошу вас к машине!

Заместитель командующего 11‐й армией генерал-лейтенант Морозов

Псков

Нет ничего хуже для человека, чем ощущение полной безысходности, в которую он погрузился с того самого «черного дня» 22 июня 1941 года. К великой драме 11‐й армии и страны добавилась и личная трагедия – вечером на КП 11‐й армии пришла страшная для него новость – в Паланге была убита его дочь, которая находилась в пионерском лагере. До границы с Восточной Пруссией буквально десяток километров, и война нагрянула внезапно – детей просто не успели эвакуировать в тыл, ведь в час дня в небольшой курортный городок и рыбацкий поселок вкатились немецкие мотоциклисты, что рвались к Лиепае, передовой базе Балтийского флота, и устроили бойню…

Поседевший всего за одну ночь Василий Иванович, в душе терзаемый от страшной кровоточащей раны, пытался хоть как-то выправить положение на фронте своей армии, по двум левофланговым дивизиям которой – 126‐й и 128‐й – пришелся мощный удар всей 3‐й танковой группы немцев, которая к тому же усиливалась целым армейским корпусом. Хотя укрепрайоны были заняты на границе заблаговременно, но всего лишь одним полком от каждой дивизии, потому жиденькую цепочку дотов фашистские танки прорвали с хода. И уже после полудня противник стремительно ворвался в Алитус, в глубокий тыл, и захватил важнейший стратегический мост через реку Неман, который просто не успели взорвать. Попытка опрокинуть врага с плацдарма закончилась разгромом 5‐й танковой дивизии 3‐го мехкорпуса. С этого дня Морозов не знал совершенно ничего о судьбе ни дивизии, ни штаба корпуса – пропали целиком, словно растворились в глухих белорусских пущах.

На правом фланге ударом 4‐й танковой группы 16‐й стрелковый корпус был отсечен от 8‐й армии и охватываемый с двух сторон вражескими клиньями стал отходить. Генерал Морозов правильно оценил ситуацию и предложил отступать за Вильнюс, прикрываясь сильными арьергардами. Другого плана у него просто не имелось – нельзя дать фашистам окружить и уничтожить главные силы армии. Вот только командующий фронтом генерал-полковник Кузнецов, терзаемый директивами из Ставки, приказал нанести контрудар 2‐мя оставшимися дивизиями 3‐го мехкорпуса и стрелковыми соединениями. Операция с треском провалилась, даже не успев начаться. 29‐й стрелковый корпус оказался небоеспособен – укомплектованный литовцами, он мог бы в любую минуту поднять мятеж, а потому штаб фронта приказал немедленно уводить его в Полоцкий УР. Контратака 2‐й танковой дивизии врагом была отбита, части генерала Солянкина окружены и разбиты, сам комдив пропал без вести, скорее погиб – вырваться из «котла» удалось немногим.

И вот тут генерал Морозов впервые сорвался, нервы сдали – выступил с резкой критикой приказов командующего и штаба фронта, отправив в Ригу радиограмму. Там резонно посчитали, что обычно выдержанный, тактичный командарм 11‐й попал в плен и шифровка дана уже немцами от его имени. А потому армию фактически списали, предполагая, что она полностью разбита и отступает. Однако, даже теряя время от времени связь со штабом фронта, с открытыми флангами, над которыми нависал противник, части 11‐й армии шли к Двине, 84‐я моторизованная и 23‐я стрелковая дивизии прикрывали их отход и понесли жесточайшие потери в людях, вооружении и бронетехнике, впрочем, как и другие соединения. Армии фактически не стало – те дивизии, что отошли, представляли ошметки, в лучшем и редком случае до 4‐х тысяч бойцов и командиров в каждой, фактически полки.

Морозова незамедлительно отстранили от командования, назначив на должность командарма‐11 генерал-лейтенанта Гловацкого, 41‐й стрелковый корпус которого наглухо закрыл для противника дорогу на Ленинград. Вчера Василий Иванович получил приказ немедленно прибыть в Псков и принять под командование фактически новую 11‐ю армию. Однако не успел вступить в руководство войсками, защищавшими обширный укрепрайон. Гловацкий каким-то невероятным и чудесным образом не только спасся, но совершенно оправился от тяжелой контузии. Всего несколько минут назад стремительно вошел в свой кабинет, к великому удивлению собравшихся в нем. И успел за это время насмерть сцепиться с командующим фронтом! Было видно, что оба генерала едва себя сдерживают от ненормативной лексики.

– Я вполне оправился от контузии, Петр Петрович, и могу командовать вверенными мне войсками. – Голос Гловацкого был резок, на изуродованное шрамами лицо смотреть страшно. Но была в нем и такая сила, которую три других генерала, причем самым младшим по званию оказался командующий фронтом, уже не имели – полную уверенность в благополучном исходе боев за Псков. А отсутствовала она потому, что за эти недели с момента начала войны все они были крепко биты врагом, не одержав ни одной победы, даже пусть совсем небольшой.

21‐й мехкорпус Лелюшенко истек кровью, безуспешно атакуя Двинск. И сейчас был расформирован полностью, передав все свои подразделения в состав 27‐й армии. Но бывшему комкору определенно повезло – ухитрился вызвать симпатию, попав под взгляд Гловацкого. А тот числился на отличном счету у самого маршала Ворошилова, сразу доверил 1‐й мехкорпус, дивизии которого превратились в бригады. И вот первая победа – растрепали в хвост и гриву немецкую 6‐ю танковую дивизию. Не сами танкисты, конечно, но вот частица славы перепала и Лелюшенко – на черных танковых петлицах кителя засверкала третья генеральская звезда.

8‐я армия генерал-майора Собенникова встретила войну в растянутом фронте, как и войска самого Морозова. И пусть в порядком потрепанном виде, но смогла отступить к Риге. Побед у него никаких, вот только полного разгрома его соединений не произошло. А потому 3 июля более удачливый коллега и был назначен новым командующим Северо-Западным фронтом, получив начальником штаба генерал-лейтенанта Ватутина, бывшего до того начоперодом Генштаба. И теперь пытается выправить положение, которое на всем фронте слишком близко к давно вызревавшей катастрофе. Даже здесь под Псковом все повисло на волоске – такого мощного повторного штурма врага никто из генералов не ожидал.