И тут произошло нечто странное. При упоминании имени Алиса, спутница Роджера вдруг резко дернулась, напугав свою лошадь. Я взглянула на нее и быстро опустила глаза, заметив ее пристальный, устремленный на меня взгляд, исполненный какого-то зачаровывающего понимания.

– Надо будет придумать к вашим родам подарок, – заметил Роджер.

Он как ни в чем не бывало продолжал разговор, словно его совершенно не волновало присутствие пленницы. Он выглядел очень даже довольным.

– Что же можно подарить женщине, у которой есть все?

– А кто же ваша спутница, Роджер? Не могли бы вы представить ее мне?

– Пожалуйста, – сказал он, – познакомьтесь с Элисон Дивайс.

Сердце мое взволнованно забилось, по спине побежали мурашки. Получается, что Роджер открыто вывез на прогулку ведьму из Пендла, заехав и к нам в Готорп. Гордый взгляд Элисон подсказал мне, что она все понимает, и я почувствовала укол сострадания.

– Пусть вас не смущает ее наряд… это платье Кэтрин. Элисон жила у нас последние несколько дней. А теперь мы едем в Эшлар-хаус, чтобы повидать кое-каких ее родственников, – бодро произнес он, возвращаясь к цели своей деловой поездки.

Девушка не произнесла ни звука, лишь глаза ее злобно сверкнули. Молчаливую паузу вдруг прорезал донесшийся из леса пронзительный крик грача, и порыв ветра взметнул ветви ближайших деревьев.

– Передайте Ричарду мои наилучшие пожелания. Вы не забыли, что через неделю в пятницу ужинаете у нас в Риде? Кэтрин с нетерпением ждет встречи с вами.

– Ваше приглашение большая честь для нас.

Сделав легкий реверанс, я осмелилась еще разок взглянуть на Элисон Дивайс, она сидела в седле недвижимо, словно статуя, устремив пристальный взгляд вдаль. Приподняв шляпу, Роджер вскочил в седло. Я проводила их взглядом, заметив, как блеснули кольца на пальцах Роджера, махнувшего на прощание рукой. Тогда я позвала Пака и направилась обратно, в сторону дома.

* * *

Наступил последний день Великого поста, и, поскольку наша кухарка отлично запомнила, что моя мать не слишком любила рыбу, к обеду нам подали сырные пироги с картошкой, фрукты, хлеб и пиво. Я пощипывала мелкие кусочки и корочки, но уже так привыкла есть мало, что редко испытывала чувство голода.

Моя мать неодобрительно относилась ко всем нашим слугам, за исключением кухарки. Она считала их грубыми и неблагодарными и заявляла, что со временем у нас обязательно начнут пропадать шелка и столовое серебро. Иногда я даже подумывала, не забыла ли она, что гостит вовсе не в моем доме. Мне казалось, она скучала по временам своего владычества в Бартоне, где содержался роскошный штат слуг по сравнению с ее нынешним скромным манором. Первые годы мы с Ричардом обычно тайно величали ее Глорианой[11] манора, ведь, прибывая после нашей свадьбы к нам в гости, она упорно пыталась руководить нами, словно мы оба были ее малыми детьми. В детстве мне не с кем было пошутить и повеселиться. Порой мы с Ричардом даже забывали о набранной в рот еде, когда она произносила вдруг нечто вроде «Право, Ричард, я еще не знала мужчин, увешанных, как вы, таким обилием драгоценностей» или «Вам следует заказать для подачи вина бутылки с вашим гербом – нынче это в моде, знаете ли. В Йоркшире уже многие обзавелись такими графинами».

А сегодня она решила поднять вопрос о гербах над камином.

– Ричард, я вижу, что на ваших гербах над камином еще не добавлено имя моей дочери, – заявила она, имея в виду пять квадратных деревянных резных панелей с именами разных членов рода Шаттлвортов.

Резные инициалы Ричарда украсили четвертую панель еще до нашего венчания. Он намеревался вызвать резчика, чтобы добавить к своим и мои инициалы, да пока не нашел времени, поэтому пока буквы «R» и «S» выглядели одиноко, ожидая моей компании. Воспринимая сие обстоятельство как оскорбление, моя мать, естественно, не могла его стерпеть, словно эта деревянная панель была единственным свидетельством моего существования, а не просто украшением интерьера.

– Мама, это не самое срочное дело, – возразила я.

– Разве четыре года не достаточно долгий срок?

– Я непременно добавлю этот пункт в постоянно растущий список насущных дел, – доброжелательно ответил Ричард.

Мать решила, что уедет завтра, в Светлое Христово Воскресение, и мы все вместе отправились в церковь. Возможно, мне показалось, но накануне вечером я почувствовала, что моя талия округлилась. Сидя на субботней службе и глядя на свои аккуратно сложенные на коленях руки, я размышляла, где же может пропадать Алиса Грей и чем она вообще занимается. Местные прихожане разглядывали меня несколько дольше обычного; я понимала, что выгляжу не лучшим образом. Последнее время я предпочитала носить черное… лишь на фоне черных платьев мое посеревшее и тусклое, как дождевые облака, лицо, выглядело более светлым. Появление моей матери также привлекло дополнительное внимание. Она хранила на лице выражение смиренного равнодушия, но я знала, что душа ее урчала, как довольная кошка.

Во время службы, внимая голосу священника, я подняла взгляд над рядами шляп и чепцов, поискав золотистые локоны, но, увы, таковых не нашла. Зато перехватила взгляд молодой женщины, сидевшей наискосок от меня на одной из соседних скамей, под ее добротным теплым плащом явно выделялся округлый живот. Она разглядывала меня в откровенной дружелюбной манере, свойственной простым селянкам, ее взгляд, казалось, говорил: «У нас с вами одна участь». Но она ошибалась, и я предпочла быстро отвести глаза.

Чувствуя, что мои руки совсем заледенели, я сунула их под себя и сидела на них, пока они вконец не онемели. Сегодня утром меня опять мучили приступы тошноты, навязчивые и непрошеные. Колн находился в нескольких милях отсюда, и там был свой приход, поэтому вряд ли Алиса захаживала в церковь Святого Леонарда. Но она работала в пивной «Рука с челноком» меньше чем в миле отсюда; осмелюсь ли я проявить нетерпение и навестить ее там? Я приглашала ее зайти к нам в Страстную пятницу, но она сказала, что сможет прийти только после Пасхи.

Через несколько скамей от нас сидел аптекарь вместе со своей семьей, его безмятежное лицо обращалось к кафедре, как цветок к свету. Выращивала ли Алиса травы сама или покупала в его лавке? И если покупала, то будет ли она благоразумно сдержанна? Джон Бакстер, младший приходский священник, обладал высоким, ясным голосом, звонко возносившимся под своды храма и изгонявшим пустынный мрак из всех углов.

– «…Ирод, увидев Иисуса, очень обрадовался, – провозглашал он, – ибо давно желал видеть Его, потому что много слышал о Нем и надеялся увидеть от Него какое-нибудь чудо…»[12]