Вынул его и положил перед собой. Прикосновение к холодному металлу подействовало на меня отрезвляюще, и я решил больше не отвлекаться, сосредоточиться на главном — наблюдении. Но на месте не сиделось, и я стал ходить по канцелярии взад-вперед, от одного окна к другому. Внезапно нить времени оборвалась. Все стихло и поплыло словно в вакууме. Поначалу я даже не сообразил, в чем дело. Потом догадался посмотреть на ходики. Они стояли. Гиря лежала на крышке приемника. Я подошел, подтянул гирю, толкнул маятник и машинально включил приемник. И тотчас звуки эфира в клочья разнесли тишину. Канцелярия наполнилась громкими, бравурными звуками военного оркестра, приподнято-радостными голосами каких-то людей, читающих нараспев приподнято-радостные стихи. Этот приступ безудержного ликования и веселья мгновенно заполнил комнату, всю до самого потолка, будто наглухо залил ее водой.

Поначалу мне это показалось кощунственно-бестактным по отношению к нам с Хабибулиным, к нашему положению. Все это как-то не стыковалось одно с другим, выглядело до обидного нелепым. Но уже в следующее мгновение я жадно потянулся к приемнику — Москва транслировала репортаж с Красной площади. Там все было готово к военному параду. Раздавались четкие команды. Чеканя шаг, занимали свои места линейные. Оркестр играл военный марш, и тысячеголосое «ура» гремело с перекатами из края в край огромной площади… Я все это увидел отчетливо и ясно, как будто находился там, в гуще событий, а не за десять тысяч километров, в комнате с бревенчатыми стенами, окруженной, точно броней, непроницаемой тишиной.

И мне вдруг снова захотелось окунуться в ту, с детства усвоенную счастливую иллюзию праздника с его добрыми волшебными приметами, которые непременно сбываются, стоит лишь очень их захотеть. Это военный мундир деда со всеми регалиями и запах пирогов на кухне. Это праздничный стол с массой вкусных вещей, гости, вечером — салют. Это нарядные улицы, шумный наш двор. Это Наташка в новом своем нарядном платье и обязательный сеанс в кино. Это — Красная площадь. Непременно, чего бы это ни стоило, в любую погоду — как раз и навсегда заведенный ритуал. Сначала с дедом за руку, потом с дружками самостоятельно, втайне от «предков», а последние два года перед училищем — вдвоем с Наташкой… И вот мысленно я снова там. Всем своим существом ловлю слова команд и ощущаю ритм идущих в парадном строю войск…

Диссонансом в мое сознание, точно грохочущий обвал, врываются посторонние звуки. Я вижу черный квадрат распахнутой двери и в нем, как на экране, широко расставленные, округлившиеся то ли в испуге, то ли от удивления глаза Хабибулина: «Волна!»

Я отпрянул от приемника, развернулся вокруг своей оси. Я что-то искал, что-то лихорадочно искал. «Вот наступил и наш последний парад», — где-то далеко в подсознании молнией мелькнула и тотчас исчезла мысль. Наконец на глаза мне попался пистолет. Я зачем-то схватил его, и мы с Хабибулиным выскочили на крыльцо.

По всему фронту, от края до края бухты, на нас шел водяной вал. Он скользил быстро и бесшумно и по мере сужения бухты заметно набирал силу и мощь. Насколько я смог точно и быстро сориентироваться, в высоту он едва превышал два — два с половиной метра и вряд ли мог причинить нам большие неприятности — все наши постройки, за исключением складов и бани, стояли значительно выше. Между тем вал достиг берега и с ходу ударил. Ударил как артиллерийский залп тяжелого калибра — мощно, глухо, раскатисто. Бедная наша Докучаевка! Ее мгновенно развернуло вспять и погнало в обратную сторону, вплоть до бани, как щепу, сорвав по дороге два мостика и ничего не оставив от умывальни. Что там сталось со складами на берегу, отсюда нам не было видно. Исчерпав всю свою мощь, волна отхлынула. Но мы с Хабибулиным не спешили радоваться и пулять в небо три зеленые ракеты. Мы знали, что вслед за основной волной идет отраженная и она-то чаще всего и бывает более мощная и более разрушительная. Но нам с ним определенно везло в тот день: вторая волна оказалась слабее.

Мы передали все данные в отряд, а через час с небольшим приняли общий «Отбой». И с чистой совестью могли давать нашим в сопки сигнал возвращения, что я с превеликим удовольствием и сделал.

А потом мы стояли с Хабибулиным на берегу и долго, до хрипоты, смеялись над тем, как я схватил свой пистолет и с решительным видом, увлекая за собой подчиненного, ринулся навстречу коварной стихии…

ЭКЗАМЕН

— Ну нет, так дело не пойдет! — Рогозный с самым решительным видом вошел в канцелярию. — Баста! Два года без выходных — что я, перпетуум-мобиле? Или у меня нет семьи? Куда смотрит профсоюз? Партийная организация?

«Это что-то новенькое», — подумал я, отрываясь от своего конспекта. Обычно Рогозный не произносит такие длинные тирады. К чему бы это?

— Вот тебе ключи от сейфа, от складов. Вот тебе мой командирский жезл и мое благословение. Командуй! Воюй! До понедельника меня дома нет. Телефон отключаю… Точка!

Когда он вышел, меня стало распирать от смеха. Ну, Павлович! Ну, комик! Разыграть такой концерт! Будто я какой-то несмышленыш и не в состоянии догадаться, что все это значит. Да и не усидит он дома до понедельника. Ни за что не усидит. Просто в очередной раз нашел предлог избавить меня от своей опеки, развязать, так сказать, руки, предоставить самостоятельность. Ну что ж, ладно. Кто бы возражал, а я — «за». Будем «воевать»…

19.00. Время боевого расчета. Ровно за минуту дежурный входит в канцелярию и четко докладывает, что застава построена. Последний критический взгляд на себя в зеркало: уши все-таки неинтеллигентно красные, волнуюсь. Ничего, прорвемся!

Старшина рубит строевым так, что позванивают в окнах стекла, доклад его тоже четок. Строй молодецки подтянут. Стойка образцово-показательная, каждому под каблук можно подсунуть лист бумаги. Сегодня все делается подчеркнуто по уставу, как требую того постоянно на занятиях по строевой. Пожинаю первые плоды. Неплохо. В ответ на мое приветствие постарались так, что, наверно, было слышно в сопках. А уж Рогозному наверняка, хотя он и выходной сегодня. Здороваться вечером — это я, честно говоря, никак не возьму в толк. Но ритуал есть ритуал.

Все идет нормально. Подвожу итоги службы и объявляю наряд на предстоящие сутки.

— Государственную границу охраняем нормально…

Чуть дрогнула бровь у правофлангового Мулева, да сибиряк Герасимов с надеждой покосился на земляка — авось на этот раз попадем на службу вместе.

— В наряд идут…

Четкие ответы, серьезные лица. Что мне нравится в боевом расчете — это его железная логика. Слово командира — приказ Родины, твой