— Ты сможешь дотронуться до всего этого, если принесешь мне божью коровку, розу из ленты и еще что-нибудь такое, чему будут завидовать все девчонки! — выкрикнула она. — Согласен?

Разве мог Колян Семагин отказаться от таких перспектив, тем более что красную божью коровку он давно купил впрок.

После следующего же возвращения из города Семагин уже в столовой начал подмигивать Лиле обоими глазами попеременно и корчить самые ужасные рожи. Смысл их Лиле был понятен.

— Показывай, — потребовала она, когда он снова привел ее, опять промочившую ноги, на лежанку в булькающем и рычащем подвале.

Колян выложил перед ней на покрывало поблескивающую новым пластиком божью коровку, розу из алой креповой ленты и тонкое дешевенькое колечко с красной стекляшкой. Лиля восхищенно охнула. Колечко пришлось, что называется, по руке. Роза тоже была пышной, ну а уж божья коровка — это так, обязательное приложение, о котором даже и говорить не стоило.

Пока Семагин сосредоточенно обследовал ее подростковое тело, Лиля, блаженно улыбаясь, думала только о том, как завтра же утром, за завтраком, Галька Петрова вылупит свои глупые глазищи, когда увидит колечко с кроваво-красным камешком. Еще бы! Это вам не какая-то детская божья коровка! Хотя, пожалуй, коровку тоже стоит прицепить, лишней не будет. Пусть знают, что у нее все есть! Очнулась Лиля только тогда, когда между ног стало жутко больно.

— Ты что делаешь, гад?! — крикнула она, выскользнула из-под Семагина и взглянула на лежанку. Только тогда и поняла, что именно он с ней сделал — на покрывале расплывалось темное кровавое пятно.

— Ты это… того… ты не бойся… Попервости так всегда бывает… — зачастил Колян, торопливо натягивая здорово вытянутые на коленках тренировочные штаны.

— А т-ты от-ткуд-да з-знаешь? — стуча зубами от страха и озноба, спросила Лиля.

— Так… р-ребята рассказывали… Они-то уж знают… Это называется… потеря дев-ственности… кровь в-всегда бывает, но недолго… Вот увидишь: все быстренько заживет, и ты снова будешь как новенькая… — Колян похлопал ее по узенькому плечику и философски заметил: — Не ты, Лилька, первая, не ты последняя… У всех девок так бывает…

— Как новенькая, говоришь? — по-змеиному прошипела Лиля. — Ну погоди, Семагин! Ты теперь будешь вечным моим рабом до самого твоего выпуска… или…

— Что «или»?

— Или я расскажу директору, что ты меня заманил в подвал всякими розочками с колечками и изнасиловал! Представляешь, как тебя из комсомола выпрут и какую тебе характеристику напишут? Да тебя ни одно захудалое ПТУ не возьмет, не то что приборостроительный техникум, в который ты намылился!

— Ха! Да плевать директору на какую-то Лильку! — расхохотался Семагин, который точно знал, что говорил: детдомовские парни покупали себе девчонок за жалкие безделушки, а Николай Савельевич — за мелкие послабления в режиме.

— Согласна, что Савельичу плевать, — не стала его разубеждать Лиля. Она сотрясалась всем телом от озноба и волнения, но точно знала, что еще сказать, чтобы Колян перестал хохотать и корчить презрительные морды. Она обняла себя за плечи руками, пытаясь унять дрожь, и заявила: — А вот тем теткам с дядьками, которые приходят к нам со всякими проверками, будет не наплевать! Я им скажу, что у тебя есть ключи от подвала, и про лежанку расскажу, и про то, чем вы тут занимаетесь, и как ты надо мной издевался! Даже если тебе характеристику не испортят, подвальчик точно прикроют. Представляешь, что с тобой ребята сделают?

— Да они с тобой сделают, дура!

— Ой, не скажи, Колька! Уж я-то вывернусь, я-то придумаю что сказать и какие представить доказательства! Или ты меня не знаешь?

— Ты не сделаешь этого, Лилька! — выкрикнул Семагин, который тут же смекнул, что картавая Лягушка действительно на малом не остановится, и эхо от его взволнованного голоса раскатилось по всему мокрому подвалу.

— Почему не сделаю? — усмехнулась она.

— Потому что ты сама на все согласилась!

— Врешь! Не на все! Мы договаривались, что ты только… потрогаешь, а ты что?

— А я что? Больно интересно только трогать! Я, если хочешь знать, уже столько такого добра… перетрогал…

— Значит, так, Семагин! — опять принялась диктовать условия Лиля, одновременно одеваясь. — Если ты хочешь нормально закончить школу и выбраться наконец из этого чертового детдома, ты теперь всегда будешь делать за меня алгебру с геометрией. И еще физику. А с гулянок по городу станешь приносить что-нибудь этакое… вроде колечка… И еще сладкое!

— Вот замечательно! — шлепнул себя по бокам Колян. — Тебе, значит, все, а мне шиш на постном масле? А морда у тебя не треснет, Лягушка картавая?

— Ну почему же тебе ничего… — пропустив обидное прозвище мимо ушей из меркантильных соображений, Лиля хитро на него посмотрела и даже подмигнула. — А тебе я разрешаю всем рассказывать, будто я — твоя девушка и что мы давно уже… ну… как взрослые… Понял?

— И зачем же мне такое надо? — Семагин с недоумением посмотрел на бледную, худосочную и малоинтересную Лильку-лягушку.

— А затем, что как только у меня все заживет, мы с тобой… Ну… в общем, я хочу еще раз попробовать, когда уже больно не будет. Говорят, что это здорово приятно. А тебе, Колян, было приятно?

— Да не понял я… Ты ж орать начала как сумасшедшая…

— Вот и проверим!

И они проверили. И неоднократно. И очень скоро Лиля вошла во вкус. Ее новое положение семагинской девушки, которую он, как мог, украшал колечками, бусиками и прочей самой дешевой бижутерией, резко выделило ее из числа других воспитанниц. К ней, расфуфыренной разноцветными розочками, начали подваливать и другие детдомовские парни. Лиля никому не отказывала и вскоре стала почти такой же «богатой», как знаменитый Том Сойер, продававший квадратные метры забора тети Полли под побелку двойным слоем извести. Семагину, разумеется, не нравилось, что «его девушка» горазда и вашим и нашим, но он ничего не мог с ней поделать. Лиля полюбила секс всем своим существом. Больше ничего хорошего в ее детдомовской жизни не было. Когда ее несправедливо обижали, что случалось каждый день и не по одному разу, когда приходилось жевать на завтрак плохо проваренную перловку, а на обед — жесткую, жилистую курицу пенсионного возраста, Лиля всегда знала: настанет вечер, и на грязном покрывале в бурлящем и воющем подвале не слишком умелые мальчишеские руки и губы сумеют подарить ей неземное наслаждение. Она улетит под облака и несколько минут будет чувствовать себя самой счастливой на свете даже без хрустальных туфелек, нарядных платьев и карет.

Конечно же, Лиля знала, что после получения плотских удовольствий у девушек могут образоваться дети. Детдомовкам ли этого не знать! Но она почему-то была уверена, что именно ее персону материнство как-нибудь обойдет стороной. Не обошло. Однажды по ряду определенных признаков она поняла, что беременна, и сильно испугалась. Кто приходится отцом образовавшемуся в ее утробе ребенку, сказать было невозможно.