Марии шел уже четвертый десяток, надежды выйти замуж никакой, брат не собирался заниматься такими глупостями, а она сама была слишком горда, чтобы намекать. Ее очень много раз сватали и даже обручали по воле ее папаши Генриха, но каждый раз помолвка расторгалась, а женихи благополучно женились на других и плодили детей, как ее кузен император Великой Римской империи испанский король Карл, французский король Франциск I и еще многие другие. Не знаю, жалела ли Мария о расстроенных браках, во всяком случае, делала вид, что и не вспоминала, но когда даже младшая сестра, которая по возрасту годилась в дочери, стала девицей на выданье, такие мысли не могли не приходить в голову.

Она все еще была стройной и моложавой, в юности, видно, симпатичной, но теперь все портили поджатые губы с опущенными вниз уголками и колючий, цепкий взгляд карих глаз. Мощный широкий лоб, нос картошкой, широко посаженные карие глаза и сжатые, словно сдерживающие резкие слова губы… Удивительное и одновременно чем-то отталкивающее лицо. Ох и тяжело ей будет найти мужа…

Одевалась Мария безумно богато; видимо получив от матери страсть к оттенкам красного, она почти всегда была в темно-красном, вишневом, малиновом, всегда это расшито золотом, обвешано немыслимым количеством драгоценностей и блесток… Но лицо-то не испанское! Ни бровей, ни ресниц, ни черных глаз. Темно-красный цвет подчеркивал каждую морщинку, каждый недостаток лица. Что, ей подсказать некому, что ли? Так и хотелось сказать: «Скромнее надо быть, скромнее».

Рядом со старшей сестрой Елизавета, без сомнения, выигрывала. Рыжая, белокожая, она тоже не имела ни ресниц, ни бровей, но была высокого роста, отлично сложена и… скромно одета. Эдуард не без удовольствия прозвал ее Госпожа Умеренность. Это комплимент, потому как в протестантских кругах Лондона красные наряды Марии и обилие драгоценностей вызывали раздражение. Это стало для короля дополнительным поводом для недовольства.

— Он заставляет Марию отказаться от мессы!

— Ну и что?

— Она решила уехать и жить в своем замке.

Надолго тебя самой-то хватит?

Хватило ненадолго, одно дело блистать при дворе на приемах и танцевальных вечерах, и совсем другое ежедневно выслушивать разглагольствования братца о приверженности к протестантской вере. И заступничество за сестру, как я и предсказывала, сделало только хуже. Странная была ситуация — Елизавета пыталась заступиться за ту, которая всегда называла ее мать блудницей и никогда по доброй воле ее саму сестрой.

Вообще-то я испытала немало тревожных минут, пока эта Рыжая по вечерам лихо выплясывала свои алеманды, улыбаясь всем налево и направо, носилась как угорелая верхом во время конных прогулок или вышагивала с важным видом на приемах, кося глазом, ровно ли несут ее шлейф двоюродные сестры. Елизавета упивалась своим положением первой леди двора, а я маялась, моля господа, чтобы она не наделала глупостей, после которых снова придется знакомиться с жизнью Тауэра.

Перед каждым ее выходом вообще из нашей комнаты следовали наставления: не забывать, что королю нравятся скромные девушки, что он не зря назвал сестру Умеренностью, что надо помнить об опасностях, окружающих леди повсюду, любое неосторожное слово может дорого стоить… Рыжая слушала, кивала, но я видела, что она даже не вдумывается в мои наставления, как, впрочем, и в наставления Парри. Мы с Парри переглядывались и вздыхали.

Натворить глупостей она просто не успела, великолепие вдруг закончилось. Вокруг короля крутились слишком алчные и серьезные люди вроде герцога Нортумберленда, чтобы их устраивала такая рыжая вертихвостка. Вообще, потом я даже думала, насколько герцог ошибся, сделав ставку на Джейн Грей, а не на Елизавету, но тогда мы просто не знали всей возни вокруг больного юного короля.

Эдуард действительно сильно болел, к нему цеплялись то корь, то оспа, то еще что-то, а потом король стал кашлять так, что даже не слишком сведущим стало ясно: он долго не протянет. Я так вообще понимала, что у Эдуарда туберкулез в открытой форме. Как сказать Елизавете, чтобы держалась подальше?

Не успела, сказали без меня, хотя вовсе не из-за заботы о ее здоровье. Герцогу Нортумберленду просто надоела мельтешащая при дворе красавица, а юный король чувствовал себя все хуже, и сестрицу было пора убирать подальше, чтобы не вмешалась в самый неподходящий момент. В качестве сладкой пилюли Рыжей преподнесли несколько имений, в том числе Хэтфилд, в котором она жила просто по воле, высказанной когда-то отцом.

— Кэт, что происходит? Почему меня отправляют от двора, тем более сейчас, когда Эдуарду все хуже?

— Мадам, думаю, вам действительно лучше уехать, Его Величество прав.

Я не стала говорить, что нутром чую неприятности, причем крупные. Зато нашла повод заставить ее подчиниться:

— Что, если король завтра женится на Джейн Грей? Вы станете носить ее шлейф и приседать перед ней в реверансе?

Елизавета вытаращила на меня глаза так, словно я предлагала ей собственноручно вымыть грязные ноги нашего конюха:

— Ни за что!

— Тогда поехали.

— Эдуарда жалко…

Но беседа с братом только подстегнула решение уехать, король чувствовал себя слишком плохо, чтобы возражать герцогу, во всем подчинялся ему и не желал слушать разумных слов. Мало того, чувствуя близкий конец, он с каждым днем превращался во все более нетерпимого фанатика.

И снова Елизавета рыдала:

— Кэт, я не узнаю Эдуарда! Он был таким хорошим мальчиком! Он любил нас с Марией. Почему же теперь… почему…

— Из хороших мальчиков не всегда вырастают хорошие короли. Скажите спасибо, что он не женится на Джейн Грей.

— Почему?

— Слишком слаб.

— Откуда ты знаешь?

— Вы только что сами сказали, что слаб.

— Нет, про женитьбу?

— Слышала разговор о том, то Джейн выдают замуж за Гилберта Дадли, сына герцога Нортумберленда.

— Хорошо хоть не Роберта…

Я внимательно вгляделась в лицо Рыжей, та вспыхнула:

— Что ты на меня так смотришь? Роберт мой друг с детства.

— Конечно, конечно… и пусть будет только другом!

И все же несколько дней Елизавета сопротивлялась, но потом вдруг:

— Поехали! Завтра же!

Я с интересом присмотрелась:

— Почему спешка?

Явно виноват не король, тогда кто же? Долго гадать не стоило: кто как не Роберт Дадли? Так и есть:

— Он женится!

— Кто, Его Величество? — Я прекрасно понимала, что Елизавета имеет в виду вовсе не своего братца-короля, но не переспросить не могла.

— При чем здесь король, Роберт женится! А выбрал-то себе кого! Деревенщину, не умеющую даже присесть в реверансе как следует!

Я уже видела Эми Робсарт, которую выбрал в жены Роберт Дадли. Рыжая не права, Эми очень симпатичная, куда приятнее самой Елизаветы, но моя подопечная не могла вынести даже мысли, что ей предпочли другую! Хотелось сказать: детка, ты бы дала знать Роберту, что неравнодушна к нему, никакой Эми не было бы. Но я не стала подбрасывать столь опасные мысли Елизавете — чем дальше она от Роберта, тем спокойнее мне живется. Я еще не забыла невежливого обращения в Тауэре.