«Не буду, – говорит, – Патриарха поминать».

«А зачем его поминать? Он же вроде живой!»

«Дурак ты, – говорит, – дурак».

Я не разбираюсь, чем там Патриарх его обидел и кто это Патриарх вообще. Часы, говорит, у него пропадают и коммунисту орден какой-то дал. Но, значит, хорошо, что не стал священником, как и философом. Вдруг ему бы пришлось с этим Патриархом работать? А он его даже поминать не может.

И потом стал Вася фермером где-то в Курской области. Почему не у нас? Овощи сами из земли прут? Воду можно из водохранилища брать. Зачем в Курск-то? А он только злится у себя в фейсбуке. А заодно на политику ругается. Все ему плохо.

Я в политике не очень-то разбираюсь. Но как-то не пойму, почему Васе так плохо. Когда он до нашего возраста делал, что хочет. И философом был, но не в бочке. И почти что попом со свечкой и в наряде. Вот и свиней теперь растит в Курске. Куда ни прыгнет – все ему не так. Может, если бы остался, все не так плохо было бы. У нас столько сортов макарон! И овощи прут из-под земли, только поливай.

Так ему и написал. А он отвечает:

«Как ты, дурак, с нечистой совестью живешь?»

Я не понял. Почему с нечистой? Как так?

Вот, мол, говорит, брат того сидит в тюрьме, за убеждения, ты не знаешь?

«Я не знаю, у нас тут в девяностые полгородка село за убеждения. Все убеждены были, что можно красть. И покрали все. Кое-кто, кто менее осмотрителен, сел со временем. Так что мне теперь поделать?»

Он говорит:

«Ты дурак, – говорит, – ограничу возможность тебе общаться. Пока не поймешь, что прямо сейчас, за твое право быть свободным, люди голодают!»

Я ему написал:

«Голодают – это плохо. Мне очень не нравится, когда у кого-то нечего есть.

Помнишь, у нас, когда мы еще мальчишками были, все за Чарльза Хайдера переживали. Мол, говорили, голодает. И дни считали прямо в районной газете. Такая картинка была, человек с бородой и смотрит на нас. И количество дней. Надо было вырезать, вписать свое имя и послать американскому президенту. Мол, хватит парню голодать.

Я очень переживал тогда. Скупил на все деньги газет и посылал по одному письму в день! Ведь человеку нечего есть, там, в их Америке.

И все вырезали. И вписали имена. И спасли его. Перестал Чарльз Хайдер голодать.

Только вот, помнишь, через дорогу тетя Зоя жила, в домике рядом с ветеринаркой. Все орала, что помирает. Что, мол, давление, а сын бросил. А к ней даже «Скорая» приезжать отказывалась. Воняло у нее, жуть. Старуха была. И есть всегда было нечего. И она, в отличие от американского героя Чарльза Хайдера, померла в жару… Вот, думаю, и сейчас где-то рядом орет какая-нибудь тетя Зоя. Правда, не за мою свободу, но есть ей тоже охота, и одеться и помыться. Может принесешь ей своих фермерских даров?»

После того как я это ему написал, он из фейсбука своего куда-то пропал. И не пишет, и его самого не найти. Жаль. Так хлопотно было там регистрироваться. Надеюсь, со временем он найдется. Я ж просто совет хотел дать. Мол, какая разница, не можешь одного накормить – накорми того, кто у тебя рядом…

Надеюсь, и Анка мне ответит. Все-таки мы старые друзья.

И я напишу им, что у меня все хорошо. По утрам я ем макароны с сыром.

А море шепчет мне, твоим голосом, Анка:

«Дурак ты, дурак».

Она встает в восемь часов утра и начинает орать в трубку телефона всякие несуразности про то, что ей приснилось нынешней ночью. И про то, как она провела предыдущий вечер. Тихо она разговаривать просто не умеет. Так, в телефонном режиме, она общается с подругой Тосей каждое утро. Каждый будний день, поэтому мне не нужен будильник. Меня она в разговоре упоминает обязательно, потому что я часть ее жизни.

– Спит! – кричит она. – Сейчас проснется и пойдет на работу!

Этот удивительный факт она сообщает Тосе всякое утро как новость. Судя по всему, та бурно реагирует, потому что Женечка некоторое время молчит и слушает.

– Конечно! Я всегда ему говорю! Пусть бы играл в футбол!

Да. Она всегда мне говорит эту и другую чушь. По ее мнению, я должен в выходные выходить и играть в футбол на спортплощадку, которую она называет «коробочкой».

– Сходил бы на «коробочку», поиграл бы в футбол с мужиками!

Сама она в футбол не играет, но смотрит по кабельному телевидению английскую премьер-лигу. Болеет за «Арсенал». Женечка уже потеряла надежду привлечь меня к этому полезному времяпрепровождению. Но результаты и подробности матча она, ворвавшись ко мне в комнату, сообщает два раза – в перерыве и после окончания матча.

– Этот ужасный, ужасный Тейлор! – кричит она мне в ухо.

– Что натворил этот гад? – спрашиваю я уныло.

– Это невообразимо! – Она сжимает кулаки. – Он въехал прямой ногой Эдуардо да Силва, понимаешь?!

– Кто куда въехал?

– Я думаю, он нарочно! Это так страшно! Так страшно! Понимаешь, может быть, Эдуардо придется закончить карьеру…

– Ужас, – говорю я, чтобы что-нибудь сказать.

– Ты не понимаешь! Он просто сломал ему ногу пополам!

Она едва сдерживает слезы, но я не волнуюсь. Привык. Через пятнадцать минут она вновь упрется взглядом в экран и будет неотрывно следить за происходящим на поле.

– Они пришьют ему новую ножку, и он опять побежит по дорожке, – говорю я.

– Играть не сможет! Понимаешь, не сможет играть. Я за то, чтобы дисквалифицировать его пожизненно.

– Кого? Ты ж говоришь, что он и так играть не сможет…

– Тейлора! Этого убийцу! Дисквалифицировать!

Она рубит рукой воздух, как вождь на броневике.

– Ага, и четвертовать… – говорю я ей в тон.

– Ты не понимаешь! – огорчается она. – Я тебе объясню…

Но тут из соседней комнаты раздается голос комментатора – матч продолжается.

– Потом! – обрывает она начатый монолог. И убегает смотреть вторую половину матча.

Естественно, я так и не узнаю, что же она хотела мне разъяснить.

Я просыпаюсь от ее разговора по телефону и думаю об ужасной несправедливости. Почему мы живем в таких домах, где крик слышен через стенку? Из чего они делают эти стенки? И вдруг в мои бытовые размышления врывается острая мысль любопытного ученого: а был бы слышен Женечкин крик, если бы мы жили в «сталинском» доме? Сумел ли бы этот невыносимый голосок пробить толщу кирпича?

Я лежу и смотрю в потолок. Тоскливо думаю о том, что надо бы сделать в квартире звукоизоляцию. Это пресные мысли, тягучие и бесполезные, потому что сам знаю – я никогда не займусь этим. Энергии не хватит.