– А на ком ездил Спрай? – спросила Йора.

– На Гнедой, – ответила Капалла. – И с ней тоже все в порядке. Флич – на Лентяйке. И ее вы тоже вычистили. Ничего не заметили? Потому что ничего и нет. Думайте-думайте, я предполагала, что вы сами догадаетесь. Где ваша внимательность? Дознание вести не так уж и просто. Может быть, даже сложнее, чем разыскивать тайные ходы в крепости.

– Тайные ходы тоже не просто разыскивать, – надула губы Дина. – А Гран на чем ездил?

– На Черной, – ответила Капалла.

– Подождите, – нахмурилась Гаота, оглядываясь на конюшню. – А где Ласточка? Ее ведь Тид забрал?

Как она могла забыть эту забавную и добрую лошадку с белым пятном на лбу? Ну, точно, наверное, ее забрал Тид. Он частенько брал ту или иную лошадь, чтобы добраться до Белой Тени, что вновь поднимала стены в устье Медвежьего урочища. Своя-то лошадь у Тида была уже немолода.

– Нет? – в ожидании уставилась на Капаллу Гаота.

– Ласточка погибла, – ответила Капалла. – На ней была Йока. Гран, правда, говорит, что Ласточка закапризничала, и как раз перед бедой Спраю пришлось сесть на нее, но уезжала из крепости на Ласточке Йока. Только не спрашивайте ее ни о чем. Она все равно ничего не помнит. Так же, как и Мисарта. Если хотите, поговорите с Граном.

Тис вставал, когда Джор еще посапывал в постели. Одевался, выходил на улицу и отправлялся на прогулку. В крепостном дворе было уже светло, осень по сути только вступала в свои права, где-нибудь в Фионе, где полтора года назад Тис трудился помощником кузнеца, еще только подходило к концу лето, а здесь, в южных отрогах Рэмхайна, было уже свежо. Ночная прохлада схватывала за плечи и насылала озноб. Легкая пробежка разогнала бы его без следа, но на настоящую пробежку Тис пока был не способен. Боялся упасть тут же, не дойдя до Орлиных ворот. Поэтому он ежился, радовался тому, что уже способен шагать, не опираясь на чью-то руку, на ходу здоровался с Капаллой, которая уже возилась возле своей конюшни, наверное, только новые повара поднимались раньше ее, кивал Габу, если тот высовывался из своей башни, разводил руками, если кузнец задавал ему все тот же вопрос: «Ну и долго мне тебя ждать, парень?». Оставлял за спиной Орлиные ворота и только тогда пробовал бежать. Спотыкался поначалу и падал, да и ноги едва отрывал от земли, семенил скорее, задыхался так, что добредя до хижины Орианта, был не в силах ответить что-то на стариковское приветствие, только прижимал руку к груди и кланялся, но все же бежал. Обливался потом, чувствовал вкус крови на языке, выкашливал что-то из себя кусками, сдерживал не оставляющую его тошноту, стискивал зубы так, что они скрипели, порой вздрагивал, казалось самому, что ослеп, черные круги плыли перед глазами вместо молодых кедров Орианта, натыкался на них не раз, все лучше, чем свалиться с обрыва в Снежную пропасть, пусть и сладил Уинер вдоль нее что-то вроде плетня, но бежал. Не отвечал на насмешки, если пошатываясь, набредал на обратном пути на Джая, Флича или еще кого несдержанного по детской глупости на язык. Выходил чуть раньше, чтобы не сталкиваться ни с кем, и бежал. А на второй неделе вот такого бега, на второй неделе после того, как Фаола вытерзала из него неведомую пакость, не шагнул после первого же круга в Орлиные ворота, чтобы добрести до помывочной и долго приходить в себя, а завернул на второй круг. Подумаешь, подвиг, добавил к полутора лигам еще полторы, но добежал, не умер, и хотя едва не полз потом к их с Джором комнате, был счастлив. И так теперь каждый день.

Хила, которая настаивала, чтобы Тис показывался у нее ежедневно, сначала ловила его после обеда у общей столовой, потом смекнула что-то и стала отлавливать непослушного недужного сразу после пробежки. Набрасывала на плечи принесенную с собой шаль, подводила Тиса к скамьям, что стояли у дома учеников, прижималась ухом к его груди и слушала.

– Повезло тебе, парень, – беззлобно ворчала, – или сердце у тебя с железным запасом прочности, или зараза твоя не успела его истерзать. Понятно, что сейчас силы в нем нет, но в твоем возрасте это дело наживное. Дело же не в том, что эта пакость или даже эти разные пакости силы из тебя тянули. Думаю, дело в том, что они и были твоей силой. Знаешь, если вельможа ногами не ходит, если его слуги носят, то ноги у него со временем отсыхают. А ты весь как те ноги. Только вины твоей в том нет. Но ты не насилуй себя, засыпай ту яму, что в тебе есть, понемногу. Грунт плотнее ляжет. Проваливаться не будет. Ты слышишь меня или как? Чего губу прикусил?

Говорила и сама понимала, что будет насиловать. Не по глупости, а по упорству и по ощущению, что близко край, но не под ногами пока, хотя, вроде вот она яма, куда ни ткнешься – провал. Вместо скорости и выносливости – яма, вместо былой ловкости и умений – яма, вместе уверенности в себе, пусть и не яма, но зыбкие мостки поперек нее. Может и засыпал бы Тис эту яму собственным сбережением за год или за два, но не было у него этих двух лет. Не потому, что срок ему был отмерен, а именно по ощущениям зыбкости всего вокруг, ощущениям, что прилетали с ветром, со стужей, с телом Спрая, погребенным в пяти шагах от тропы, на которой Тис разыскивал собственную силу. Поэтому каждое утро – пробежка. Два круга. Пока – два. Перестанет горлом идти кровь, будет больше. Главное, чтобы Гаота не распознала его слабость, и так то и дело приходит, кладет руки на плечи и делится силой. А потом уходит, пошатываясь.

Вот и сегодня поймала его в столовой, пока он сидел и думал, сможет ли встать, хорошо хоть Джор понимал все без слов, и принес еду, и унес пустую посуду. Улучшения наступали, но не так быстро, как хотелось Тису. Сегодня маленький сдвиг случился как раз за этим столом. Он почувствовал вкус пищи. И даже поел с аппетитом.

– Сегодня ты ел лучше, – заметила Гаота, вглядываясь в лицо Тиса.

– И долго ты его будешь ублажать? – донесся от входа в столовую смешок Джая. – Дурного коня кормить – толку мало.

– Однажды я ему покусаю! – прошипела Дина.

– Я бы не смогла, – вполголоса ответила Йора. – Вырвет же, такую пакость кусать!

– Не берите в голову, – проворчал Брок с соседнего стола. – Его пожалеть надо. Только представьте, если бы он это не сказал, так бы и носил в себе этакую дрянь. Бедняга.

– Что тут у вас? – вернулся к столу Джор. – Опять Джай какую-нибудь гадость ляпнул? Или Флич? Или Гайр? Хотя, Гайр вряд ли.

– А ну-ка, – решительно поднялась со своего места Гаота и шагнула за спину Тиса. – Дина, Йора, помните наш разговор? А помогите-ка мне уже сегодня. Что толку заплаты лепить, если та пакость, которую из Тиса Фаола вытащила, раны после себя оставила? Ау, Тис! Или ты готов полгода лежать неподвижно, чтобы эти раны затянулись? Или думаешь, никто не знает, как ты бегаешь по утрам? Никто не видит кровь у тебя на губах? Флич уже и к Хиле сбегал, доложился, что у Тиса поганая болезнь, что он скоро всех тут перезаразит.

– Не она это! – проворчал Джор. – Ту заразу я знаю, ее не спутаешь. Она обычно горняков терзает.

– Так и я знаю, что не она, – стиснула зубы Гаота. – Была бы та зараза, я давно бы уже ее излечила, а на эту мне силы почему-то не хватает, как будто в открытую рану кто-то соли каждый день подсыпает. Дина, Йора, кладите ладони на мои руки. И готовьтесь к головокружению и слабости на весь день.