Сама по себе она простая. Однако чтобы понять ее механизм, нам придется обратиться к анатомии. В руке у нас три кости: одна в плече – плечевая, и две в предплечье – лучевая, которая идет от локтя к запястью со стороны большого пальца, и локтевая, идущая со стороны мизинца. Локтевая кость соединяется с лучевой с помощью крючкообразного сустава; он прочен, но, подобно шарниру, позволяет только два типа движений: сгибание и разгибание.

Вращение предплечья обеспечивается суставом между плечевой и лучевой костями. Он устроен по-другому. Головка лучевой кости (на конце локтя) образует полую окружность, которая плотно вставляется в шарообразное окончание плечевой кости. Движение получается ограниченным, но возможно в любых направлениях.

Вы можете легко проверить это на себе. Обхватите левой ладонью локоть правой руки и сгибайте правую руку вверх и вниз. Ладонью вы почувствуете, как локтевая кость легко движется вверх и вниз, как будто она приделана к плечевой шарниром. Затем, вместо того чтобы сгибать руку, попробуйте вращать ею, будто крутите отвертку. Обратите внимание, что теперь локтевая кость неподвижна. Если вы положите ладонь на лучевую кость, то почувствуете, как она скользит вперед-назад по локтевой, создавая вращение. Механизм ясен. Локтевая кость обеспечивает стабильность, а лучевая – гибкость.

Теперь возвращаемся к нянькиному локтю. По сути, настоящего вывиха сустава не происходит. Вывихи обычно подразумевают разрыв тканей, для восстановления которых требуется время, а то и хирургическое вмешательство. Однако при нянькином локте, поскольку натяжение идет вдоль кости, ткани не рвутся. Головка лучевой просто немного выходит из гнезда, не причиняя особого вреда.

Однако этого «немного» достаточно, чтобы край связки оказался зажатым между костями: как ткань, застрявшая в молнии. Отсюда и «подвывих» – сустав стабилен, все цело, однако пока краешек связки не вернется на место, ребенок не может ни сгибать руку, ни вращать ею, а любые попытки это сделать причиняют боль.

Итак, травма нанесена, и вы – та самая злосчастная «нянька», которая ее причинила. Что вы думаете первым делом? Вы потянули ребенка за руку, он вскрикнул, раздался едва заметный щелчок – и вот малыш рыдает, рука неподвижно свисает вдоль тела, а когда вы пытаетесь ее согнуть, ребенок плачет еще сильнее. Конечно, вы немедленно прыгаете в машину и несетесь на бешеной скорости[7] в ближайший пункт скорой помощи, проклиная себя за неосторожность.

Это первая причина, почему врачам так нравится «нянькин локоть»: травма внезапная, выглядит пугающе и случается у детей. Вторая же в том, что с ней легко справиться. На редкость легко. Исцеление полное. Родители понимают, что ни в чем не виноваты – разве что в неосторожном вождении. Врач в их глазах – царь и бог.

А теперь собственно история.

Должен сразу предупредить: если вы спросите у моих друзей обо мне – какой я из себя или кого им напоминаю, – имена Клинта Иствуда или Джона Траволты не всплывут точно. В старшей школе я не занимался никаким спортом, а футболку местного футбольного клуба – которую никогда не носил – получил потому, что был менеджером команды. В колледже, когда внешне я казался себе еще ничего, вся моя личная жизнь заключалась в том, что я влюблялся, но девушка немедленно бросала меня ради другого. Даже сейчас, когда я танцую, частенько ловлю себя на том, что поглядываю на носки ботинок и считаю до двух. И только благодаря счастливой случайности, когда мне было около тридцати, я повстречал восхитительную женщину, которую, похоже, не смутили все эти недостатки, так что в последние сорок пять лет я о них больше не волнуюсь.

Однако речь о восьмидесятых. Полдень. Я стою у поста медсестры, что-то записываю в карту, и тут, примерно в двадцати шагах справа от меня, дверь пункта скорой помощи распахивается и в нее влетает мужчина, держа на руках маленького мальчика, с криком:

– Помогите! Кажется, я сломал ему руку.

Не откладывая карту, я поворачиваю голову и смотрю на них. Несколько вещей сразу бросаются мне в глаза. Во-первых, мальчик, хотя и насторожен, не плачет. Пожалуй, он даже не особенно расстроен. Во-вторых, он держится за отцовское плечо правой рукой, но левая плетью свисает вниз.

Это важный симптом. Когда локоть сломан или поврежден изнутри, начинается кровотечение в прилегающие ткани, которое не позволяет жидкости вытечь из сустава. Кровь давит на сустав, причиняя боль. При разгибании руки давление усиливается, отчего боль становится невыносимой. Пациенты с серьезными травмами локтя практически всегда держат руку согнутой на девяносто градусов, словно в повязке. Даже при повреждениях предплечья, не затрагивающих локоть, отечность и боль становятся меньше, если держать руку приподнятой.

Но у этого мальчика она висит вниз. Можно расслабиться[8]. (Обычно я не расслабляюсь, когда рыдающие родители привозят детей в пункт скорой помощи – тут не расслабляется никто.) Однако я уже на девяносто процентов уверен, что, какая бы травма не была у ребенка, она не особо болезненная, это не перелом локтя и скорее всего – что подтверждается статистикой – вообще не перелом. Дело не в том, что я такой умный. Просто я все это видел раньше. Много-много раз.

Все это я понимаю за первые одну-две секунды. Поднимаю руку, подзывая мужчину к себе. Дежурная медсестра, сидящая на посту, еще одна очевидица их появления, кивает: я поняла; покажите класс. Все еще держа ребенка на руках, мужчина быстро подбегает ко мне.

Ребенку на вид года три-четыре. Он немного испуган, но рука, свисающая вниз, явного дискомфорта ему не причиняет.

Я откладываю ручку, разворачиваюсь к ним и спрашиваю, что случилось.

– …мы играли во дворе… он пробегал мимо… я схватил его за руку. Хотел раскачать, но… что-то хрустнуло, он вскрикнул, а теперь не может пошевелить рукой… Похоже, я ее сломал!