После обучения в недавно сформированных ночных истребительных учебно-боевых подразделениях[68] начали прибывать новые экипажи. Они уже знали радары и методы их использования. Ветераны же эскадрильи ознакомились с принципами применения радаров на краткосрочных курсах. Становилось все более очевидным, что пилот и радиооператор должны постоянно летать вместе, чтобы отработать взаимодействие. Наиболее успешные экипажи ночных истребителей летали вместе в течение длинных периодов, а некоторые, подобно Каннингхэму и Роунсли, – всю войну. Наши шансы на перехват увеличили новые радары «GCI», построенные на восточном побережье в нашем районе. Мы потратили все свободное время, занимаясь учебными перехватами и давая нашим радиооператорам возможность большие узнать свое оборудование. Днем мы часто посещали места расположения радаров «GCI» и лично знакомились с операторами наведения, чтобы наши действия в ночном бою стали работой слаженной команды из наземного оператора, оператора бортового радара и пилота, знавших друг друга по имени. Теперь мы легко находили противника. Больше не было бесцельного патрулирования или попыток перехвата на основе скудной информации.

По взаимному согласию я «женился» на сержанте Россе, канадском радиооператоре. Он был сумасбродом на земле, но в воздухе – первоклассным специалистом, стремительно приобрел навыки использования радара. Я летал с Россом так часто, насколько это было возможно, и мы добились превосходного взаимопонимания. Вскоре немцы стали предоставлять нам более чем достаточно возможностей для этого. В начале 1941 г. эскадрилья вела активные действия, и число наших побед начало расти. В первые несколько месяцев года добились успехов Уиддоус, Гай Гибсон и я.

Мы все ликовали, когда Чарльз Уиддоус одержал свою первую победу, потому что он всегда энергично добивался ее и до этого момента много раз терпел неудачу. В одну из ночей он сбил над восточным побережьем «Юнкерс-88», который разбился недалеко от нашей базы. На следующий день мы с группой товарищей, включая Уиддоуса, посетили место катастрофы, чтобы отыскать «сувениры» для нашей столовой. Вражеский самолет упал на вспаханное поле, и его охранял караул ВВС. Когда мы прибыли, тела вражеских летчиков уже убрали, но тлеющие обломки все еще сильно пахли смертью. Я не рыскал, словно сыщик, вокруг обломков, но один из членов эскадрильи заметил в искореженном металле, где была носовая часть, нечто интересное – короткоствольный крупнокалиберный пулемет. Он оказался в довольно хорошем состоянии, и мы решили, что это оружие будет подходящим трофеем для офицерской столовой. После серии попыток мы смогли вытащить пулемет, но прежде раскопали ужасные останки – часть ноги одного из членов немецкого экипажа. До этого я не считал свое дело убийством человека. Воздушный бой для меня был безличным поединком одной машины против другой, без всяких неприглядных картин наземного ближнего боя. Но, увидев место падения этого немецкого самолета, я не смог сдержать чувства некоторого раскаивания по отношению к членам вражеского экипажа, которые, подобно нам, сражались за свою страну. Они будут оплаканы на своей родине, как и любой из наших потерянных парней.

Моя вторая подтвержденная[69] победа была одержана ночью 13 марта, прекрасной, холодной, лунной ночью. Росс и я взлетели по тревоге и взяли курс к побережью около Скегнесса. Пока мы набирали высоту, Росс проверял свой радар. Мы выровнялись на 4600 м и на максимальной скорости направились на восток. Оператор «GCI» выводил нас на врага, сообщая текущую обстановку.

– Он в шести километрах впереди… в течение минуты вы должны установить радарный контакт.

Я спросил Росса, обнаружил ли он что-нибудь.

– Нет, ничего, – последовал ответ.

Напряжение росло. В ночь, подобную этой, мы должны были заметить самолет противника почти с километра. Чтобы добиться внезапности, необходимо спланировать наш подход так, чтобы ему было трудно увидеть нас, когда мы выйдем на дистанцию огня.

Голос наземного оператора становился все более напряженным.

– Четыре с половиной километра, немного левее и выше…

– Контакта нет.

Затем Росс сообщил по переговорному устройству:

– Есть контакт, 3700 м и 20 градусов выше. Плавный поворот влево.

Это было то, что нужно. Я нажал на копку передатчика и сообщил оператору «GCI»:

– Контакт.

– Удачи, Боб, атакуйте и «сделайте» его.

После того как оператор «GCI» покинул нас, меня в позицию, из которой я должен визуально обнаружить противника, теперь спокойно выводил Росс.

– Какую позицию вы хотите занять, Боб?

– Такую, чтобы он был приблизительно в 30 м выше меня.

Это положение давало нам преимущество. Его бортстрелки осматривали небо, но заметить приближающийся темный объект на темном фоне земли было очень трудно. Росс и я хотели, чтобы он был выше нас, темный объект на светлом фоне. Таким же спокойным голосом я попросил Росса, чтобы он точно сообщил, какой вираж я должен выполнить, чтобы сократить дальность.

– Пожалуйста, круто направо, плавнее, теперь выровняйте, дальность 1800 м, и он приблизительно в 60 м выше.

Эта информация давала мне полную картину положения врага относительно нас. Мои глаза напряженно искали самолет, но не могли обнаружить его. Мы все еще были слишком далеко. Я отрегулировал яркость своего электрического прицела, пока не смог видеть только его перекрестие. Если бы он был слишком ярким, то это бы повредило моему ночному зрению и мне потребовалось бы больше времени, чтобы заметить врага. Дистанция продолжала сокращаться.

– Боб, держите эту высоту. Он примерно в 30 м выше, на дальности в 900 м.

Я все же не мог увидеть его.

– О'кей; уберите немного газ. Дальность теперь 800 м, держите этот курс.

Что это? Мне показалось, будто я что-то увидел. Я моргнул. От напряжения мои глаза слезились. Да, это был черный объект, перемещавшийся впереди меня и выше, но все еще далеко, чтобы я мог определить тип самолета.

– Я вижу его, но продолжай наводить, он еще достаточно далеко.

– О'кей, дистанция 630 м, немного левее и выше.

Теперь я мог смутно разглядеть двойное хвостовое оперение. Я вызвал оператора «GCI»:

– Талли-хо![70] Я думаю, «дорнье», подтвержу, когда подойду ближе.