– Слышь, так не пойдет, – как сквозь слой ваты прорывается бас Воробья. – Она отрубилась. Нам не нужны неприятности. Че тормозишь? Помоги!

Покой, радость и любовь смешиваются яркими красками, тепло окутывает сердце, место над ним больше не жжет огнем, приятная прохлада принесла облегчение, боль ушла.

Прихожу в сознание и натыкаюсь на широко распахнутые черные глаза напротив, слишком близко. Раскрытая ладонь, под которой бегали мурашки, быстро складывается в кулак и прячется в кармане пальто, Егор отходит от стола и снова падает в кресло.

Ошалело провожаю его взглядом – только что движением руки он привел меня в норму!

– Что… случилось? – хриплю и вздрагиваю от резкого запаха и покалывания в ноздрях.

Воробей сует мне под нос ватку с нашатырем.

– Ты отрубилась, – смеется он. – Это бывает. Теперь терпи и, если что, нюхай ваточку. Потому что, если он опять вмешается, все мои труды пойдут коту под хвост.

Снова раздается жужжание, знакомая дикая боль пронзает кожу, но я уже готова к ней и, закусив губы, терплю. В голове роится куча вопросов, догадок и теорий, но я молчу: уговор дороже денег.

А потом мне и вовсе становится смешно – видела бы бабушка, как я сижу в расстегнутой блузке и свечу лифчиком перед двумя самыми стремными парнями в городе. А над сердцем в языках пламени расцветает цифра «ноль» – начало новых отсчетов.

Однообразная, тусклая жизнь всегда плелась медленно и муторно, но теперь недели летят быстрее ветра, неминуемо приближая меня к чему-то неведомому…

Просыпаюсь рано даже без будильника, подскакиваю к зеркалу, отодвигаю приклеенный пластырем к груди бинт и с любопытством разглядываю яркий рисунок – я уже люблю его. Он стал частью меня.

Легко смиряюсь с серой юбкой ниже колен, правильным до оскомины свитером, помадой нейтрального цвета и в отличном настроении предстаю перед бабушкой – в наших планах поездка на рынок.

Укрывшись под разноцветными зонтами, мы выходим в дождь и, вежливо беседуя ни о чем, идем к остановке. Дожидаемся автобуса, занимаем свободное сиденье… Рисунок зудит под бинтом и согревает сердце. Улыбаюсь бабушке, ответная улыбка лучится любовью и добротой, и я прячу глаза. Мне еще предстоит сообщить ей, что я пробуду здесь лишь до окончания школы… Сказать, что я благодарна за все и люблю ее, но хочу быть свободной в выборе своего пути.

Отворачиваюсь к окну – унылые пейзажи Заводской застывают и снова приходят в движение, как только автобус закрывает двери.

Душа рвется на волю, желает пролететь над разбитыми дорожками, засыпанными листвой, заглянуть в каждую форточку всех желтых бараков, отыскать комнату Егора, проникнуть внутрь, сесть напротив и уставиться на него с изумлением… Потому что теперь ей нет покоя: взгляд одинокого, беззащитного и усталого ребенка вывернул ее наизнанку, потряс до основания и заставил взорваться от нежности.

Тяжело вздыхаю – я скучаю и не нахожу себе места. Ворох странных чувств искрится, мешая нормально думать и выглядеть собранной и серьезной.

Вчера Егор, бесшумно ступая в нескольких метрах позади, проводил меня до остановки и, молча привалившись к забору за ней, дождался, когда подойдет транспорт.

В дверях я оглянулась и, забив на конспирацию, помахала ему.

Надежда и ужас – вот что было в его глазах…

Надежда на то, что я не обманываю, и ужас оттого, что он верит мне, возможно, даже против собственной воли.

Но я уверена в себе – я не предам. И обязательно придумаю выход – Егор тоже начнет жизнь с нуля, и все наконец увидят его настоящего.

Жужжит телефон, и я вздрагиваю.

«Саша» – оповещают черные буквы на экране.

Тут же возвращаюсь с небес на грешную землю, перевожу звонок на беззвучный режим и прячу телефон поглубже в карман куртки.

Неужели Саша так ничего и не понял? Я больше в нем не нуждаюсь. Как еще объяснить это ему?!

* * *

Пылесос, словно верная собачка на поводке, послушно слоняется за мной по квартире, сует нос в потайные углы, заросшие пылью и паутиной, наводит порядок под буфетом, креслами и диваном в гостиной. Поднимаюсь на ноги, нажимаю кнопку на пластиковом корпусе, и комната погружается в звенящую тишину.

– Ба, я закончила, – кричу. – Помочь тебе?

– Спасибо, Сонюшка, но я уже сама все убрала. И обои подклеила!.. – радостно сообщает она, и новое, странное чувство, словно подступающая мигрень, зарождается где-то в затылке. Подозрение, похожее на паранойю… Отчего-то бабушка очень не любит, когда кто-то заходит в ее спальню, и, уходя на работу, всегда запирает дверь на замок.

Закрываю глаза и считаю до десяти – я ведь знаю причину. Ее комната заполнена вещами Сони, и туда никому не разрешается входить без спроса, дабы ничего не сломать и не повредить.

* * *

Октябрь ощетинился первым ледком – его время проходит, темный ноябрь стоит за спиной, глумится, наступает на пятки… Всматриваюсь в осеннюю мглу, но Егора и его огромного телохранителя на школьном дворе нет. Зато к ступеням легкой походочкой приближается Саша, и я тут же линяю с крыльца.

В школе привычный шум: нарочито громко орут и носятся по коридорам младшеклассники, техничка ругается с охранником, в воздухе витают запахи краски, булочек и хлорки… Выискиваю глазами черное пальто, хоть и знаю, что это бесполезно: Егор приходит позже всех.

– Опять телефон заглючил? – Саша отдает гардеробщице куртку, забирает номерок и намертво приклеивается ко мне.

– Нет. Просто мы с бабушкой были заняты, – устало вздыхаю и съеживаюсь.

– Так заняты, что ты два дня не могла мне перезвонить? – Синие глаза наполнены безмятежностью, но я знаю: она обманчива.

– Смысл, Саш? Не собираюсь никуда с тобой ходить! – отрезаю я. – И не хочу ни о чем тебе рассказывать! Не хочу, понимаешь?

Он сжимает челюсти, на щеках проступают красные пятна. На всякий случай подаюсь назад, но ярость на его лице сменяется довольной кривой улыбочкой:

– Ты ревнуешь, что ли? Так я и знал… Я давно послал Наташку, а ты все никак не успокоишься!

Что за тупой, непробиваемый идиот…

Беспомощно опускаю плечи, разворачиваюсь на каблуках и ухожу.

* * *

Девочки хвалятся новыми фотками с выходных и рассказами о клубах, в которых им довелось потусить в Городе; меня все нервирует и бесит, лишь рисунок на груди – моя тайна – согревает и успокаивает сердце.

Перед самым звонком распахивается дверь, и Егор, глядя под ноги, спокойно проходит к своей парте.

Еще в пятницу утром такое поведение задело бы мою гордость, но теперь я знаю: это маска, роль, которую он в совершенстве играет. Возможно, и ради меня.

Чувствую себя спецагентом на секретном задании, включаюсь в игру – держусь непринужденно и ровно, хотя счастливая улыбка, как приклеенная, сияет на лице, щеки пылают, а в ушах шумит.