Мы начали встречаться с Викой: ходили в кино и в кафе, обменялись телефонами. Я рассмотрел ее толком и восхитился. Вику в толпе не выделишь – среднего роста, ладной фигурки шатенка с невыразительными чертами лица. Но если разглядишь! У нее потрясающая кожа: тонкая белая и прозрачная – жилочки видно. Кажется, в любом месте приложи палец – и услышишь биение пульса, сердца. Заурядное лицо на самом деле очень милое: смешливые зеленые глаза, аккуратный носик, ноздри трогательно просвечивают, когда сбоку падает солнечный свет, и ушки детского размера так же беспомощно просвечивают, губки пухленькие цвета коралла, она их забавно покусывает, если волнуется. Вика не походит на современных анорексичных девиц, обнимая которых можно легко пересчитать ребра и позвонки. Вика в меру пухленькая – с округлыми бедрами и плечами, с туго налитыми ножками и узкими щиколотками. Ее пальчики на руках и ногах могли бы послужить образцом для производителей кукол.

Не только внешность Вики меня привлекала. Вика была поразительно чистой, открытой, наивной, остро реагирующей на любое несовершенство мира девушкой. В ней были страх и смелость, отвага и милая трусость, она задавала глупые вопросы, но знала ответы на сложные вопросы – Вика хорошо училась. Рядом с ней мне было покойно, Вика стала моим лекарством от кошмара маминой болезни. Откровенно говоря, я не очень-то стремился к тому, чтобы наши отношения перешли в фазу сексуальной близости. Когда это произошло, инициатором была Вика. Впрочем, хуже не стало, только лучше. Вика потеряла ореол чудной феи, но появились нити, которые связали нас крепко и счастливо.

Однажды с Владимиром Петровичем, моим директором, мы решали, что делать с Канарейкиным, снабженцем, который запил со страшной силой из-за проблем в семье.

– Как мы раньше-то женились, Витя! – сказал директор. – Кто первая дала, ту и в жены.

Я невольно вспомнил Ольгу.

– А если дала честная, – продолжал Владимир Петрович, – ты без вариантов обязан с ней под венец идти, чтоб себя уважать и перед людьми не позориться. Потом дети нарождаются, их надо на ноги поставить – кабала. Когда разберешься – ярмо, что на шею повесил, в радость тебе или в муку, поздно бывает. Хорошо, времена переменились для вас в этом плане.

Как бы времена ни переменились, я даже не задавал себе вопрос – жениться на Вике или нет. На ком, если не на любимой девушке? Но, возможно, я был не прав в том, что замалчивал свои планы-желания. Да и как их реализовать? Привести Вику в дом, к умирающей маме? Сказать: «Потерпи, мама умрет, мы поженимся»?

Вика вошла в наш дом без приглашения. Но вначале я познакомился с ее семейством.

Вика могла бы мне сказать, что везет на смотрины, а не лукавить – мол, искупаемся в озере, устроим пикник. Еще правильнее было бы мне самому попросить познакомить с родителями, коль строил далеко идущие планы. Не догадался.

Попал как кур в ощип. Застолье, что твоя свадьба, куча родни, стол ломится от еды. На Вику сразу набросились племяши. Она с ними играла весело и забавно. Я стоял в дверях и с улыбкой наблюдал, как они изображают зверят, ползая на четвереньках, как дерутся подушками с воплями и криками. Мне подумалось, что из Вики получится замечательная мать, почти как моя мама. Хотелось к ним присоединиться и подурачиться с малышами, но Викины братья потянули меня на лестницу курить и принять по рюмке на кухне, втайне от женщин, которые накрывали на стол.

Братья Вики нормальные хорошие парни, работящие и недалекие. Но в них сидит советская привычка: если что-то можно не купить, а достать задарма, то нужно достать, если можно что-нибудь стянуть с предприятия, а ты не стянул, то – глупец, лох.

А далее последовал пир, то есть жратва от пуза. У нас дома никогда не было культа еды. Мы не голодали, но питались как-то мимоходом. Я терпеть не могу все эти салаты – оливье и прочие смеси нашинкованных продуктов, сдобренных майонезом. Они кажутся мне блюдами, уже побывавшими в желудке человека. Деваться было некуда, приходилось держать марку, набивать живот студнем, рыбой под маринадом, салатами, пить и пить водку. После закусок подали горячее – голубцы, жирнющую свинину и еще какой-то рулет по фирменному рецепту. «И картошечки, картошечки горячей! С лучком и укропчиком!» – подкладывала мне в тарелку будущая теща. Я не лопнул, и меня не вывернуло наизнанку только благодаря тому, что прослаивал жратву водкой. Водки было выпито много.

Нам еще с собой надавали оставшейся еды в каких-то плошках и судочках – две сумки. Я пребывал в самом отвратительном состоянии – пьяного обжорства. Если они каждый раз будут нас так встречать, то я сюда не ездец. Уж лучше вы к нам. Еще лучше – подальше от нас. В автобусе мы заснули. Вика не меньше меня объедалась. Подмывало ей сказать: «Будешь столько лопать, растолстеешь, как твоя мама».

Когда вышли из автобуса, Вика на ногах не стояла – так ее развезло. Чуть ли не на себе волок до общежития. Да и мне после пищевого удара больше всего хотелось спать. Но ведь папе нужно помочь, что-то для мамы сделать. А где взять силы и волю?

Я пришел домой, сказал отцу: «Полчасика передохну – и в твоем распоряжении». Завалился в своей комнате, не разбирая постели, и продрых до утра, на работу опоздал.

О том, что у нас с Викой разные представления о жизненных ценностях, я догадывался, но не представлял, насколько разные. Более того, разницу мужского и женского подхода я считал нормой и залогом гармонии. Как иначе? Жить со своим двойником – скучнее не придумаешь.

Когда Вика встала на стахановскую вахту по уборке нашей квартиры, мне это не понравилось, да и папе тоже. Но мы промолчали. Если женщина хочет. Переживем как-нибудь. Вике хотелось подвига, и она его совершила. С другой стороны, Вике не хватило деликатности понять, насколько неуместно при больной маме это мытье полов и окон. А мне не хватило мужества запретить Вике сновать с тряпками и ведрами. Если женщина хочет. Моя любимая женщина.

Сдав работу, похваставшись обновленной ванной и кухней, Вика ждала благодарности. Мы с папой едва выдавили дежурные слова признательности.

Когда Вика ушла, я спросил папу:

– Она тебе не нравится?

– Что ты! – всполошился папа. – Совершенно чудная девушка! Такая живая, активная, самоотверженная…

– Но?

– Помнишь, умер дядя Коля со второго этажа?.. Ах, не слушай меня, старика. Пойду посмотрю, как там Нюрочка.

Я его отлично понял. У нас было принято, если кто-то непомерно и ненатурально восхищается, спрашивать: «Но?» За этим кратким вопросом обязательно следовало честное признание. Папа не решился на признание, берег меня, да и Вику.

Когда умер дядя Коля со второго этажа, его жена, убивавшаяся и голосившая на похоронах как припадочная, через две недели стала менять плиту на кухне, переставлять мебель, клеить новые обои.

Мама хмурилась:

– Хоть бы сорока дней дождалась.

Мама не была религиозной, не верила в то, что сорок дней душа покойника пребывает в доме. Но мама считала, что нужно выдержать приличествующий трауру срок.