– Успокойся, Джоанна. Мы выберемся отсюда. Они не собираются нас убивать. Если бы хотели, давно бы это сделали – еще когда застали нас у окна. Обязательно выберемся, обещаю тебе. И вернем Джоэль.

Пол не был уверен, стоит ли давать жене такие обещания, но надежда была тем единственным, что у них не отобрали. Пока не отобрали.

А потом она сделала странную вещь: высвободилась из его объятий и дотронулась пальцем до его губ.

– Послушай.

– Что? Я ничего не слышу, – отозвался Пол. Он не различал никаких звуков, кроме их собственного дыхания – ритмичного и удивительно синхронного.

– Послушай, – повторила она.

И тут он услышал.

– Где-то работает телевизор.

– А может, живой голос?

– Скорее всего нет. Да нет же.

– Пол, это она.

Где-то плакал ребенок – как в доме Галины, только теперь было все по-другому, чем там.

– Я чувствую. Я это знаю.

В доме Галины детский плач их напугал. Здесь же он произвел обратный эффект.

Джоанна прижалась к Полу в темноте, положила голову ему на грудь, и они оба прислушивались к плачу, словно это была прекраснейшая рапсодия. Словно это была их песня.

* * *

Утром к ним пришел колумбиец.

На этот раз он был не один.

С ним появился некто важный. Пол это понял по тому почтению, с каким обращался к новому лицу его мучитель: теперь он служил переводчиком.

Новый гость взглянул на Пола и Джоанну и что-то сказал по-испански.

– Он просит вас сесть, – перевел их прежний знакомый. Пол понял, что от них хотят. Но он испытывал жгучую боль после последней трепки и пришел к выводу: прежде чем совершить даже самое простое действие, надо как следует подумать. Человек хотел, чтобы они сели, – хорошо, но лучше убедиться, что он имел в виду именно это. Джоанна осталась стоять по другой причине – из-за чистого упрямства и отважной решимости встретить огонь грудью.

Человек указал им на два пластмассовых стула. Когда-то они, наверное, стояли во дворе. На секунду открывшуюся Полу перспективу на этот двор теперь загораживала вновь прибитая к окну дубовая доска. Грязь въелась в белый пластик – так бывает, когда мебель проводит на улице несколько зим. Они сели.

Человек заговорил с ними медленным, размеренным тоном. Он смотрел в основном на Пола и между затяжками ароматной сигарой, послав к потолку очередной клуб дыма, старался встретиться с ним глазами. Пол узнал сорт табака – та самая коробка, что стояла на каминной полке в доме Галины. У человека было худое лицо с отметинами от юношеских угрей. Он говорил только по-испански и достаточно медленно, чтобы его лейтенант (так Пол теперь называл про себя своего тюремщика) успевал переводить его слова.

– Вот что вы должны для нас сделать, – сказал человек. Наконец они узнали, почему оказались в этой комнате.

На столе стояли три коробки презервативов.

Французская марка. «Cheval» – написано было на пачке с изображением белого жеребца с огненными глазами и развевающейся на ветру гривой.

Над столом склонилась индейская женщина в бифокальных очках, выглядевших нелепо на ее лице, и один за другим расправляла презервативы. На ней не было блузки, только серый спортивный бюстгальтер с черным значком фирмы «Найк».

На противоположном конце стола другая женщина в черных латексных перчатках и таком же бюстгальтере методично нарезала порции спрессованного белого порошка сверкающим хирургическим скальпелем. Лейтенант прислонился к двери и смотрел на полуголых женщин глазами влюбленного.

Пол сидел у стены и ждал.

Его заставили поставить себе две слабительные клизмы. Он ждал, когда подействует вторая, и, глядя на середину стола, где были собраны тридцать два раздутых презерватива, старался побороть тошноту.

В памяти всплыло одно реалити-телешоу, которое недавно прокатилось по стране. «Фактор страха». Там тоже было нечто подобное: сырые свиные мозги, кровавая требуха, бычьи яйца, и все это разложено на столе перед тремя или четырьмя алчными претендентами на победу. «Начали, – елейно командовал ведущий. – Победит тот, кто проглотит больше других».

И участники телеигры глотали все это с неослабевающим аппетитом. Уминали до последней крошки, предвкушая будущий выигрыш. Мысли о них поддерживали Пола, служили примером: если могли они, значит, и он сможет.

К тому же он боролся не за деньги. Наградой ему станут две жизни.

Жены и дочери.

К тридцати двум презервативам прибавился тридцать третий. Женщина на краю стола подвинула к кучке еще один.

Пол почувствовал знакомый спазм в кишечнике и спросил Ариаса – так звали лейтенанта-колумбийца, – можно ли сходить в туалет.

Тот кивнул и поманил его к себе. Женщины продолжали без устали трудиться, как работницы на конвейере в ожидании свистка на обед.

Ариас открыл дверь и вытолкнул Пола в коридор. Там, в конце, располагалась ванная. Колумбиец проследил, как он вошел и попытался захлопнуть за собой створку. Но дверь не закрылась.

Потому что Ариас, как и в первый раз, вставил в щель ногу.

Наоборот, дверь еще приоткрылась. Пол опустился на грязное сиденье унитаза, стараясь не замечать, что за ним наблюдают. Это оказалось непросто. Он вспомнил свою ванную дома, где справа от унитаза лежал выпуск «Спортивных новостей бейсбольной статистики» с закладками внутри. Не потому, что он так уж любил бейсбол, – отнюдь. Он любил статистику. Так и видел страницу: Дерек Джетер – средние очки в бэттинге,[18]круговые пробежки,[19]засчитанные пробежки, удары на базу.[20]Цифры всегда о чем-то сообщали – разве не так? И теперь мысли о цифрах поддерживали Пола. Цифры придавали миру упорядоченность, на них можно было положиться. Они ободряли. И никогда не подводили.

Второй раз за этот час Полу показалось, что из него вылилось все содержимое. Он встал и на глазах у Ариаса подтерся.

Пока он отсутствовал, на столе прибавилось еще три презерватива.

– Si. – Не сводя с Пола глаз, Ариас остановил женщин. – Начинай глотать.