Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сердце в груди у Себастьяна сладко сжалось. Он понял, на что похожи эти цветы — на нее, эту маленькую копию старой сеньоры с тем же именем Долорес.
* * *
Мигель приходил в себя долго, минут тридцать. Он с трудом представлял себе, что теперь делать, и, лишь когда капрал Альварес принес ему кофе и сел напротив, тяжело дыша в пышные усы, вселенная наконец начала приходить в относительный порядок.
— Что делать будете? — поинтересовался капрал.
— Не знаю, — покачал головой начальник полиции и глотнул немного кофе.
— Погромы случиться могут… — вздохнул капрал. — Вот увидите, нажрутся к вечеру, и начнется…
Мигель задумался:
— Может, продажу спиртного приостановить?
— А что толку? Здесь у каждого свое вино в подвале. Только у батраков и нет.
Мигель прикусил губу. Все так… Хотя как раз батраки и есть самая взрывоопасная часть населения…
— Давай-ка по лавкам пройдемся, — решительно поднялся он. — Особенно по маленьким, на окраинах…
Альварес с тоской глянул в окно, и Мигель невольно улыбнулся. Ему и самому не хотелось выходить в это пекло, но он знал, что через пару часов жара начнет спадать, народ повалит на улицы, и тогда уже будет поздно.
— Пошли-пошли, капрал, нам же потом работы меньше будет.
* * *
Они обошли все винные лавки до единой. Лавочники возмущались и начинали требовать официальных бумаг, но Мигель напоминал, что он не пытается закрыть торговлю полностью, а всего лишь просит приостановить продажу только крепких напитков, да и то лишь на два-три дня, пока не станет ясно, что будет с престолом. Но если кто-то хочет поссориться с полицией… что ж, можно и поссориться.
После этой последней, коронной, фразы лавочники смягчались и шли навстречу. Но в конечный успех этой меры никто особо не верил.
— Это бесполезно, господин лейтенант, — один за другим качали они головами. — Вы думаете, я один этим торгую? Да и не берут у меня ничего батраки, у них у всех свои «поставщики», такое пойло жрут! Нормальный человек если выпьет, сразу на кладбище можно нести!
— И много таких «поставщиков»? — интересовался Мигель.
И вот здесь лавочники называли самые разные цифры. Кто говорил, что их в городе от силы три человека, кто утверждал, что подпольных торговцев дешевыми спиртными напитками никак не меньше шести, но все сходились в одном: все беды именно от них, а вовсе не от домашнего вина и уже тем более не от законопослушных владельцев баров и магазинов.
— У нас же картотека на них имеется, господин лейтенант, — вполголоса произнес Альварес после очередного такого разговора.
— И они все еще на свободе?
— А как докажешь? — развел большими руками Альварес. — Батраки, сами понимаете, молчат, а дистиллятор — попробуй найди! И вообще, они правы: напрасно это все. Сегодня сами увидите — все нажрутся!
* * *
Альварес как в воду глядел. Уже к восьми вечера на улицах стали появляться шумные нетрезвые компании, а к девяти с грохотом вылетела первая витрина — прямо напротив полицейского участка, и задержанный пьяно рыдал, требуя вернуть Его Величество в Испанию и перевешать всех социалистов на деревьях.
Но Мигель на эти мелочи времени не тратил. Придя в участок, он тут же вытащил картотеку, начал копаться в старых делах и утонул в них с головой, жалея лишь об одном: что не догадался просмотреть архивы раньше.
Дело было даже не в незаконной торговле спиртным; дело было в самом духе городка, а он в скупых строчках полицейских актов читался отчетливо и ясно, давая четкое понимание, что может произойти, случись в городе массовые беспорядки.
Самым распространенным среди горожан преступлением было нанесение побоев различной степени тяжести или даже убийства по личным причинам. Отмщение за поруганную девичью честь, споры из-за межи, нетрезвые драки в конце зимы, когда деньги и припасы подходят к концу, а посевная еще не началась, — этим и дышал маленький провинциальный городок.
Отчасти такая картина сложилась из-за обычая решать юридические проблемы любой сложности самосудом. Если, скажем, у хозяина что-то пропадало, он высчитывал за кражу из общего заработка батраков, не сильно разбираясь в том, кто конкретно его надул. Если батрак обижал батрака, это кончалось дракой, и именно их и фиксировали полицейские протоколы, почти всегда оставляя истинную причину преступления за рамками следствия.
Всеобщая круговая порука вообще была здесь самой серьезной полицейской проблемой. Сосед не доносил на соседа, хозяин на батрака, а батрак на хозяина, в силу чего даже убийца порой ходил ненаказанным, воровство и незаконная торговля спиртным процветали, а правосудие частенькопревращалось в фарс.
Среди таких «глухих» дел он и обнаружил прошлогоднее дело о незаконной торговле спиртными напитками, почему-то лежащее в одной коробке с делом о самоубийстве работницы семьи Эсперанса Марии Эстебан в декабре 1924 года.
Мигель насторожился сразу, едва увидел фамилию Эсперанса, а когда вчитался, охнул: в торговле спиртом обвиняли того самого садовника, а покойная Мария Эстебан приходилась ему не кем-нибудь, а женой!
Мигель начал с дела о самоубийстве, изучил это семилетней давности дело до последней запятой и понял, что оно было сознательно развалено свидетелями. На теле покойной было обнаружено несколько десятков старых шрамов, свежие следы серьезных побоев и четыре сломанных ребра, и тем не менее все работники и работницы огромного дома в один голос утверждали, что Мария ни с кем никогда не ссорилась, а с мужем и вовсе жила душа в душу.
Начальник полиции пригласил капрала Альвареса и попросил вспомнить это дело, и капрал, конечно же, вспомнил, но сказал все то же самое. Следствие вел прежний шеф, упокой, господи, его безгрешную душу, но и он так ничего от потенциальных свидетелей и не добился. Никто ничего не видел и не слышал.
— Там даже табурет не подошел, — озабоченно кивал капрал.
— Какой табурет?
— Ну, с которого она вроде бы в петлю залезла, — хмыкнул в седые усы старый полицейский. — Я сам становился, пробовал головой до петли дотянуться… и не смог! А она-то пониже меня была почти на голову…
Мигель вздохнул. В Сарагосе они эти вопросы решали быстро. Его наставник капитан Мартинес даже специально завел в управлении двух крепких парней из Альмерии, а потому ни свидетели, ни подозреваемые чрезмерно не упирались.
— Садовника хорошо допросили? — поинтересовался он у капрала.
— Еще бы! — потер огромный красный кулак Альварес. — Я ему лично два зуба выбил. Ни слова не сказал, скотина!
— Черт! — стукнул кулаком по столу Мигель и рывком поднялся из-за стола. — А с винным спиртом что было?
— Да то же самое, — пожал плечами капрал. — Нам осведомители уже год как о нем сообщили, сказали даже, у кого Хосе, ну, садовник этот, дистиллятор купил…