Крупные пальцы крепко обхватывают бокал с пивом, а Савельев смотрит на меня несколько мгновений, будто бы решает в своей голове сложную задачу. Пауза затягивается, когда он отпивает добрую треть пенного и медленно ставит бокал на место.

Мы молчим, смотрим друг на друга, как две змеи на узкой тропинке. Исследуем границы допустимого. Можем ли мы доверять друг другу? Нет. Но мы оба слишком не любим Нечаева, потому дружить – выгодно. Я лишился из-за него всего, Савельев – почти всего бизнеса. Хуже всех тогда пришлось отцу – его вовсе закопали, пустив по миру перед этим.

Нечаев не врал: он действительно не убивал моих родителей. Просто отжал его часть бизнеса – кинул проще говоря. Ничего личного, только бизнес. Никто ж не виноват, что в активах моего отца остались лишь испорченная репутация, куча кредитов и сердце слабое. Делов-то.

– Ты наступил Нечаеву на хвост, – говорит Савельев, лениво растягивая гласные, а глаза под полуприкрытыми веками пытливо следят за моими реакциями.

Савельев обманчиво сонный и расслабленный, но это мираж – в любой момент он с лёгкостью вцепится в горло, глазом моргнуть не успеешь.

– Он рыщет носом, ищет деньги. Огро-о-омная сумма, – короткий сухой смешок. – Готов чёрту душу заложить. Жаль, нет у него её.

– И каковы успехи?

– Печальные у него успехи, – шелестит Савельев и отодвигает бокал с недопитым пивом в сторону. – Он слишком много кому насрал в этой жизни. Само собой, вокруг вьются стервятники, азартно делающие ставки, когда он пустит себе пулю в лоб.

– Но он не пустит, – констатирую факт, а Савельев кивает.

– У него крепкие нервы и проигранная в карты совесть.

Я молчу, ожидая, что ещё скажет Савельев. И он меня не разочаровывает:

– Он утянет за собой всех, до кого дотянется, а потом по этой горе трупов взберётся наверх. И снова выкрутится, уверен. Стёпка и не из такого выбирался – тёртый калач. Тебе он деньги должен? Вернёт. Не сегодня, так завтра найдёт какого-то лоха и на его горбу въедет в рай. Сучья порода.

Я киваю, понимая, что Савельев прав: Нечаев слишком хваткий, чтобы в один миг лишиться всего. Вон, дочь даже не пожалел.

– Считай меня самым заинтересованным стервятником. И я сделаю так, что его сраные заводики и пароходики уйдут за бесценок, – хищная улыбка, обнажающая белоснежные зубы. – Вот только…

Вопросительно приподнимаю бровь, а Савельев медлит. Будто сначала мысленно проговаривает речь, а уже потом решается открыть рот.

– Сорока на хвосте принесла, что тебе нужно быть осторожнее. Понимаешь? Если давший в долг прикопан землёй или лежит посреди улицы с простреленной башкой, жизнь у должника улучшается. Просто на глазах улучшается.

Собственно, чего-то такого я и ожидал.

– Уйди на дно, Клим. Если ты думаешь, что у тебя на руках симпатичный козырь, то он тебе не поможет, – его тон спокойный, а я впитываю каждое слово. – Нечаеву выгодно играть роль хорошего отца. Но подумай, в каком охуенном свете он предстанет, стоя над могилой невинно погибшей дочери. Сечёшь фишку? Не удивлюсь, если разыграет партию так, что ещё и фонд какой её имени откроет и под шумок ещё и проблемы свои решит.

Я не спрашиваю, откуда Савельев всё это знает – слишком высока цена его слов, чтобы игнорировать их.

– Потому заляг на дно, мальчик, пока не стало слишком поздно. Ради памяти своего отца, который был мировым мужиком, заляг.

Для принятия решения мне требуется не дольше трёх секунд – слишком обострены все инстинкты сейчас.

– Илья Семёнович, мне надо умереть. Громко и убедительно.

Савельев усмехается и салютует мне запотевшим бокалом.

Маша.

Первым делом после ухода Клима я решаю найти ванную. Любую, пусть самую крошечную, без всяких навороченных джакузи, модных душевых кабинок и гидромассажей. Мне не нужна шелковистая пена, пахнущая тропическим летом, или изысканные масла, настоянные на слезах тибетских девственниц. Мне просто нужна вода. Любая. Сгодится даже холодная – главное, вымыться.

Дом слишком большой и неуютный. Вокруг сияющий в искусственном свете хром, строгие линии, холодные оттенки интерьера, отсутствие даже намёка на какой-то декор. Сталь, кожа, стекло, пластик и матовое дерево… ни картин, ни каких-то подушечек или статуэток. Собственно, Клим никогда не любил роскошь и всякие милые штучки, и сейчас в его владениях в каждой мелочи чувствуется характер хозяина.

Нужная комната находится не сразу, и чтобы её обнаружить приходится обойти весь первый этаж. Везде меня ждёт одно и то же – скучно, пусто и одиноко.

Но, ура, вот она, ванная! Действительно маленькая – наверное, гостевая. Если в этой мрачной обители вообще бывают гости. Но из чёрного матового крана стекает горячая вода, а на полочке даже стоит шампунь. Мужской, с ароматом морского бриза, но кому какая разница, когда кожа горит, а свитер, кажется, прикипел к ней намертво.

Сбрасываю вещи на пол, захожу внутрь тесной кабинки и пытаюсь смыть с себя негатив прошедших лет. Это почти ритуал, сформировавшийся за восемь лет: замирать под хлещущими кожу струями воды, закрыв глаза, и ждать, когда же станет легче.

Не становится, но день за днём пытаюсь изо всех сил.

Как могу, отвлекаюсь от мыслей об отце, но они упорно возвращаются. Клим ненавидит его, но тогда каким образом я оказалась здесь? Ведь не попроси отец меня заехать за какими-то документами, не пообещай прислать к дому машину, я бы никогда в жизни не села в тот внедорожник. Но водитель – Арс – знал моё имя, потому ничего и не заподозрила. Зря, конечно, и моя беспечность вкупе с доверчивостью могла обернуться гораздо худшими последствиями, хотя… и так ничего радостного в моей ситуации нет.

Значит, они договорились? Но как? Заманили меня сюда – это и ёжику понятно. Отец ведь всё сделал, чтобы уговорить, и я поехала только потому, что в голосе отчётливо слышалось: отцу это важно. Очень важно.

Самая ключевая деталь этой мозаики: отец не пытается связаться со мной. Просто пропал. А что если… а что если его уже нет? Вдруг меня не ищут только потому, что искать-то уже некому?

Нет, это всё уже за гранью понимания. Хватит себя накручивать! Вот приедет Клим, пусть только попробует снова уйти от ответа. Мне терять нечего, но я должна узнать, по какой причине со мной вот это вот всё произошло.

Мне слишком сложно находиться рядом с Климом. Сложно видеть стылый взгляд, ощущать аромат кожи, окунаясь каждый раз в болото памяти по самую макушку. Я так много сделала, чтобы оградить себя от любых напоминаний, начала жизнь с чистого листа, но прошлое смогло догнать меня.

Догнало и повалило на лопатки, отправляя в нокаут.

Значит, наверное, наступило время поднять забрало и посмотреть в глаза всем своим страхам и боли. Прячься или нет, от себя не скрыться.