и остальной частью города. По крайней мере, мне так показалось, и Рубио не возражал, когда я поделился с ним этой догадкой.

При свете дня было видно, что неблагонадежные кварталы пусты. И опустели они явно не просто так — пару раз мы наткнулись на пятна подозрительно бурого цвета.

— Позавчерашнее, — определил Рубио. — Что и не удивительно. Вчера здесь было уже спокойно.

По мере приближения к границе, пятен становилось больше, живых же людей мы не встречали. Как, впрочем, и покойников, что наводило на логичную мысль — порядок в городе восстановлен. Иначе, до мертвых тел дела никому бы не было. Несколько раз мы видели патрули жандармов. Правда, больше Мануэль не стрелял, чего я внутренне опасался.

— Ну что ты на меня так смотришь? — прошептал спутник, затылком почувствовав мой взгляд, когда мы наблюдали за первым патрулем. — Да, я хочу их пристрелить. Прямо руки чешутся. Только их тут наверняка поблизости много ошивается. И чистые, и жандармы. На выстрелы набегут быстро и столько, что нас мгновенно загонят. Я-то уйду, а вот такой лопух как ты, тут и останется. Нет уж, развлекаться будем потом, когда дело сделаем.

В общем, до ломбарда доминуса Понсе добрались без происшествий. Сложности начались, как и в прошлый раз, уже в конце пути. Мы остановились в той самой подворотне, в которой я сидел всего три дня назад, пытаясь сообразить — есть у входа в ломбард засада, или нет. И сейчас, в отличие от того дождливого вечера, было достаточно светло, чтобы со всей уверенностью определить — улица пуста. Ни в той арке, ни в других удобных местах никого не было. Улица вообще была достаточно пустынна, только патрули время от времени проходили мимо, и тогда нам приходилось сильнее вжиматься в кучу мусора, за которой мы скрывались от их взглядов. Но патрули появлялись относительно редко, и времени на то, чтобы проскользнуть в магазин было более чем достаточно. Однако мы сидели в этой куче мусора уже полчаса, за которые отряд жандармов прошел мимо всего дважды, а я все никак не мог решиться. Было такое чувство, что постучаться сейчас к доминусу Понсе будет большой ошибкой.

— Малыш, ты меня все больше и больше радуешь! — наконец нарушил тишину Мануэль. — Ты ведь не просто так сидишь здесь, а не бросаешься радостно в объятия своего знакомца?

— Не знаю, — прошептал я в ответ. — Не по себе как-то. Вроде тихо все, а все равно не хочется туда идти.

— Вот это и радует, — довольно кивнул старик. — Ты всего третий день в боевых условиях, и уже чуйка проснулась. У меня, чтобы этому научиться, ушло гораздо больше времени. Видать, любят тебя боги. Да и я, значит, не ошибся.

Последнюю фразу я не понял, но уточнять не стал — меня в тот момент интересовало другое.

— Что делать-то?

— А я откуда знаю? — хмыкнул старик. — Это тебе надо в ломбард, я с тобой просто так увязался, от скуки. Можем плюнуть и пойти туда. Только дождемся, когда патруль пройдет, а то уже скоро. Можем повернуться и уйти. Можем еще подождать — выбор, как видишь, широкий.

Ни один из вариантов мне не понравился, но я выбрал последний, о чем и сказал спутнику.

— Хороший выбор. Ну, ты сиди тут, а я пока прогуляюсь. Если что — встречаемся у тебя дома, лады?

С этими словами старик шустро скрылся в переулке. Я уже успел заметить, что когда ему нужно, он двигается очень быстро и очень тихо, так что никаких шансов остановить его у меня не было. Да я и не был уверен, что хочу. Мне до сих пор было не ясно, зачем он ко мне присоединился, и что вообще доминусу Рубио от меня нужно. Конечно, в то, что он предатель и провокатор, мне не верилось. Не после того, как он расстрелял целый отряд чистых. Да и до того у него было достаточно возможностей сдать меня церкви, и ни одной он не воспользовался. А вот помощи от него было много. Не уверен, что мне удалось бы благополучно добраться до города, не будь со мной такого подготовленного спутника. И все-таки я почувствовал облегчение, когда он ушел. Его постоянные подколки и подначки успели здорово надоесть, хоть я и старался не показать виду, что меня они задевают.

Время тянулось, как жвачка, прилепленная невоспитанным юнцом под стул в школе. По патрулю жандармов можно было сверять часы — они появлялись напротив моего убежища каждые пятнадцать минут. Я успел изучить их форму и походку до мелочей, а также шестнадцать раз услышать куски разговоров, в которых в разных вариациях описывались их победы на личном фронте, тяготы службы, а также зловредность язычников и их собственного начальства. И выходило так, что начальство еще могло дать нам фору. Я уже почти плюнул на все мнимые опасности и готов был отправиться в ломбард, все царапины на двери которого я тоже изучил уже лучше, чем собственное лицо, когда кто-то вдруг схватил меня за ногу. Не могу даже подобрать слов, чтобы описать тот ужас, который охватывает лежащего в засаде человека, когда к нему прикасается кто-то неизвестный. Все попытки описать, используя фразы «я чуть не напустил в штаны» и «я чуть не поймал инфаркт» не могут даже близко описать это короткое мгновение, в течение которого кажется, что душа вот-вот оторвется от тела без всяких физиологических причин.

— Тшшш, тихо. Ты чего так напрягся? — знакомым голосом прошептали сзади, и я вдруг ощутил чистое и незамутненное желание убивать.

— Ты меня прикончить решил? — выдавил я из себя, когда смог дышать.

— Не, решил бы убить — уже бы давно справился, — махнул рукой с зажатой в ней газетой старик. — Просто хотел показать, что когда бдишь, за тем, что происходит сзади, тоже следить надо. Эффектно получилось, да?

Я думал, зубы у меня раскрошатся — так сильно я их сжал, чтобы не высказать всего, что хотелось. И сдержался только по одной причине — кое-что меня интересовало гораздо больше, чем издевательства Мануэля.

— Ну чего ты смотришь? Да, газета. Дать почитать? Просто подумал, что зря сидеть, если можно с пользой прогуляться? Информация — она ведь не только у людей. Есть еще периодическая печать. Удобная штука, да?

Газету я молча выхватил из рук спутника, и принялся жадно пожирать глазами текст. Первые полосы были посвящены происходящим в последние дни событиям, и действительно проливали свет на случившееся:

«Бунт неблагонадежных!» — гласил первый заголовок.