– Куда ты? – заорал Петров, поняв, что переборщил. – С ума сошёл! Стой!!!

Но было поздно. Васечкин, который хотел всего лишь припугнуть Петрова, сам не ожидал такой прыти от своего «Росинанта».

Велосипед нёсся вниз со всё увеличивающейся скоростью.

Незадачливый рыцарь с ужасом смотрел на приближающуюся мельницу. Не слушаясь тормозов, старая машина мчалась под уклон.

Васечкин изо всех сил жал на тормоза и, чтобы в последний момент не утратить мужества, запел:

Лечу! Ни пуха ни пера!

Я вам признаюсь честно,

Что эта странная игра

Чертовски интересна!

Воображать, что ты герой,

Добившийся успеха, —

Пусть это все зовут игрой,

Мне это не помеха!

Но если кто готов решить,

Что струсил ты немножко,

Что подвиг можешь совершить

Ты только понарошке,

То прочь фантазии тогда —

Старания утрою

И докажу всем без труда,

Чего я вправду стою.

Пускай победы нелегки,

Но такова работа!

Пускай хохочут дураки,

Глумясь над Дон Кихотом.

Их сам оставит в дураках,

Насмешек всех сильнее,

И он прославится в веках,

Восславив Дульсинею!

Так, распевая во всё горло, он на всем скаку врезался в крыло мельницы, насквозь проткнув его зонтиком. Васечкина оторвало от велосипеда и подняло высоко в воздух. Судорожно вцепившись в зонтик одной рукой и в край крыла – другой, Васечкин повис в воздухе, яростно болтая ногами.

Петров, остановившийся внизу и что-то кричавший, казался неправдоподобно маленьким.

Тут откуда ни возьмись подул ветер, и крылья старой мельницы завертелись в три раза быстрее.

Васечкин держался из последних сил. Но темп вращения нарастал…

…и бедный Васечкин в конце концов не удержался, отпустил крыло и с огромной скоростью понёсся по воздуху, продолжая судорожно сжимать пляжный зонтик.

Вдруг зонтик раскрылся. Воздушный поток подхватил неожиданного парашютиста и понёс его над долиной, над поляной, над горами…

Отчаянно крича, Петров мчался вслед за ним, пытаясь не отставать.

Но Васечкина понесло с такой скоростью, что он был уже еле заметен, а вскоре и совсем пропал из виду.

Безутешный Петров схватился за голову.

Отчаяние его было столь велико, что он не выдержал и, глотая безудержно катившиеся слёзы, горестно запел:

Ну вот, беда подкралась, подлая!

Не понимаю я никак —

Кому нужны такие подвиги,

Ещё к тому же натощак!

Зря безрассудство уважали мы,

Оно нас губит иногда.

Хоть великан воображаемый,

Зато реальная беда!

Ведь от фантазий не изменится

Ничто реальное вокруг,

Как ни верти, а всё же мельница

Не станет великаном вдруг!

Зря безрассудство уважали мы,

Оно нас губит иногда.

Хоть великан воображаемый,

Зато реальная беда!

С ним вечно что-нибудь случается,

Он улетел так далеко!

Когда-нибудь он долетается,

Как с фантазёром нелегко!

Зря безрассудство уважали мы,

Оно нас губит иногда.

Хоть великан воображаемый,

Зато реальная беда!

Петров печально пел, не переставая при этом разыскивать улетевшего друга. Но Васечкина нигде не было…

Петров подъехал к краю плато, которое круто обрывалось вниз.

Он слез с велосипеда, лёг на живот и заглянул в обрыв…

Там, внизу, на головокружительной глубине текла бурная река, которая отсюда казалась тоненьким ручейком. А устрашающие валуны даже сверху выглядели внушительно.

– Всё! – сказал Петров безнадёжным голосом и траурным жестом снял панамку…

А в лагере в это время происходило следующее: размахивая запиской, Маша ворвалась в изолятор, подскочила к спящему Гусю и начала трясти его изо всех сил.

– Что? Чего? Как врежу по ушам! – захныкал перепуганный Гусь. – Я тут сплю, никого не трогаю…

Маша бессильно опустилась на стул.

– А что случилось? – спросил Гусь, оглядываясь. – А ребята где? Выписались?

– Эх ты! – Маша вскочила. – Спящий хулиган!

– Я перевоспитаюсь! – возразил Гусь.

– А! – Маша в отчаянии махнула рукой и выбежала из изолятора.

Гусь, так ничего и не понявший, очумело остался сидеть на кровати. Ещё раз поглядев на пустые койки Петрова и Васечкина, он почесал в затылке и решил, что лучше всего продолжить прерванный сон. Однако не успел он лечь на подушку и сладко потянуться, как в изолятор вбежала взволнованная Инна Андреевна.

– Что? Чего? – вновь вскочил Гусь.

– Где… – только успела начать Инна Андреевна, как Гусь заученно заявил:

– Не знаю я ничего! Я тут сплю, никого не трогаю…

Инна Андреевна бессильно опустилась на стул, на котором несколько минут назад сидела Маша.

– А что случилось? – спросил Гусь. – Где ребята?

– Эх ты… – начала Инна Андреевна.

– А я перевоспитаюсь! – опередил её Гусь.

Тут и Инна Андреевна поняла, что толку от Гуся не добиться, и, бросив на него выразительный взгляд, выбежала из изолятора.

Члены совета дружины встревоженно смотрели на Машу, которая, не в силах побороть волнение, твердила:

– Это я во всём виновата! Я! Я подарила им книгу!..

– Что случилось? – спросил Антон.

– Вот! – Маша протянула ему записку.

Антон взял её и углубился в чтение. Все столпились вокруг, стараясь прочесть содержание из-за его плеча.

А Маша, не в силах сдержать горя и отчаяния, запела.

МАША. Что же делать, скажите на милость?

Это я во всём виновата!

АНТОН (подхватывая песню).

Объясни, наконец, что случилось?

БОБКИНА (вбегая в комнату).

Просто ужас!

ДОБКИНА (влетая за ней). Сбежали ребята!

МАША. Это всё из-за меня!

Я над ними насмехалась.

Что ещё им оставалось?!

Убежать как от огня,

Не дождавшись света дня,

Мчаться прочь, судьбу кляня!

ДАШЕНЬКА. Боже мой, какая жалость!

МАША. Это всё из-за меня!