— Дашь прикурить?

Пробую унять драматичность момента:

— Все всегда происходит не вовремя, — и передаю зажигалку.

— Ну да, — кивает он. — Мы все опаздываем.

Поднимается и, забавляясь, пинком откатывает ногой пустую бутылку.

— Помнишь? Ведешь себя, будто в кармане лотерейный билет, а ты выкидываешь его, прежде чем узнаешь, что выиграла… — Эмилио все понимает. — Надо больше пить, перед тем как провоцировать тебя. Одного джин-тоника недостаточно.

У меня рождается ощущение, что жизнь только что разделилась надвое: то, что есть, и то, что могло бы быть.

Встреча с Джулией, бывшей пациенткой Мартины, состоится у нее дома. О женщине я знаю только то, что до нервного срыва она работала дизайнером интерьеров, а теперь переезжает жить в Канаду к сестре. Мартина не наблюдает ее уже больше месяца, но Джулия еще ходит на прием, чтобы посоветоваться или выписать рецепт.

Лифт останавливается на пятом и последнем этаже, давлю на кнопку звонка, под которым написано «Каланчи», и после пары трелей мне открывает Джулия. Она с короткими светло-русыми волосами, большими ясными карими глазами, в вареных джинсах и безразмерной голубой майке. Ей сорок один, как мне сказала Мартина, но выглядит лет на десять моложе, как минимум.

Меня приглашают в гостиную с высоким потолком, с абстрактными картинами на стенах, обшитых деревом, в центре комнаты обосновался длинный мягкий диван с цветастой обивкой; книжная стенка с телевизором и встроенной стереосистемой; отсюда видна кухня со столом из кованого железа и несколькими связками ключей, возможно, от последних жильцов.

Джулия извлекает «Филипп Моррис» из пачки и приглашает присесть на диван.

— Чаю?

— Да, спасибо, — откликаюсь, глядя, как она между делом ставит две большие чашки, полные воды, прямо в микроволновку.

— Хорошо, — говорит Джулия, садясь в кожаное кресло в углу, рядом с диваном, и смотрит, как я вынимаю из сумки верный блокнот. — Мне рассказывали о твоей книге.

Я колеблюсь:

— Точно?

— Конечно.

— У меня пока лишь несколько смутных идей.

Тотчас же успокаиваюсь под ее звонкий смех и смеюсь сама.

— Можно ими с тобой поделиться?

— Конечно, — отвечает Джулия. — И спасибо за пунктуальность. У меня самолет меньше чем через два часа.

— Мартина так и сказала.

Джулия поднимается, выуживает с полочки два чайных пакетика и опускает в чашки; та, что предназначена мне, — моего любимого цвета, серого.

— Начнем?

Откашливаюсь, прочищая голос:

— Ты еще принимаешь лекарства? Седативные, антидепрессанты…

Джулия улыбается, показывая ровные белые зубы:

— Что ты обо мне знаешь?

Я припоминаю, о чем рассказывала Мартина.

— Ты долго была с женатым мужчиной…

— Знаешь, что это означает?

— Примерно.

— Я познакомилась с ним в гимнастическом зале, после степ-аэробики. Инженер-конструктор, такой милый, лет сорока пяти. Я уже слышала разговоры о нем от подруги-архитектора. Болонья — небольшой город…

— А его жена, какая она?

— Одна из тех, кто знает, как удержать мужчину. Незаменимая… Заполняет всю жизнь. И потом, у них были дети.

Рассказчица чихает.

— Простуда?

— Надеюсь, что нет, — отвечает Джулия, сморкаясь в платок.

— Как все складывалось?

— Поначалу отношения были превосходные, особенно для такой убежденной холостячки, как я в то время. Чувствуешь себя свободной от всего, что, как думаешь, неразрывно связано с любовью. Например, от жены. Моя собеседница пытается усмехнуться. — В скрытности есть свое очарование: тайно встречаться, изобретать маленькие трюки и хитрости… Кажется, будто живешь в кино.

Она прикуривает следующий «Филипп Моррис».

— Проходит год, потом почти два, и ты снова обнаруживаешь, что скинула семь кило, что работа не радует, подруги надоедают одной и той же скучищей; залепляешь ему пощечину после занятий любовью и спрашиваешь, дождешься ли когда-нибудь дня, когда он бросит жену… Банально.

У меня была чувство, что не было в мире ничего, чего бы я не знала.

— Начались нервные срывы. Я проводила дни, шатаясь по торговому центру… Марти, доктор Люци, мне очень помогла. — Джулия глотками пьет чай и ставит чашку к ножке кресла. — В то время меня преследовали кошмары. Мозги работали вхолостую. «Если бы сказала, если бы сделала»… Делаешь себе больно и упиваешься этим, мир не существует, другие не существуют, есть только ты.

— А он?

— Я продолжала встречаться с ним. Когда он предлагал.

Таращусь на лист бумаги и зеваю:

— Что он за человек?

— Такой же, как все. Со спокойной гаванью с одной стороны… и океаном с другой.

— Он не замечал, что…

— Что я дошла до ручки? Конечно, он был первым, кто посоветовал сходить к врачу.

Я чую, что ворую работу у Марти, как Барбара Альберти, когда та отвечала на письма подруги, но все равно задаю Джулии вопрос:

— Ты когда-нибудь угрожала разорвать отношения?

— Ох, время от времени мы расставались. Но всегда сходились. Напряженность между нами была очень сильной. Как бы сказать… Похоже на две убийственные стихии… Еще чаю хотите?

Качаю головой и прикуриваю «Мерит».

— Хоть что-нибудь мы делаем без этой сигареты, а?

Обмениваемся улыбками.

— Да уж.

— Все равно что сидеть на скамейке запасных. Ты — игрок, который ждет выхода на поле, чтобы начать соревноваться. Тренируешься, готовишься, но тебя никогда не вызовут.

— Когда все закончилось?

— Девять месяцев назад.

— Почему ты решилась?

— Моя собака умерла.

Прикрываю глаза и киваю. Проходит несколько минут. Собираюсь сказать: «Такие события подталкивают», но она торопится объяснить:

— «Это ни при чем, — повторяла я. — Ты не виновата. Кто угодно может заболеть…» Однако я была заботливой даже в свои худшие дни. — Джулия смотрит на меня, чтобы убедиться, что я ей верю. — Я обожаю животных.

Снова киваю, засовываю блокнот в сумку и поднимаюсь с дивана.

— Но я не заведу другую.

Она провожает меня до двери, два огромных чемодана ждут ее рядом с подставкой для зонтов.

— Спасибо за все, Джулия, — говорю и жму руку. — Доброго пути.