Ждал еще довольно долго, и уже решил, что ошибся, когда почувствовал, как она садится на край дивана. Молча подвинулся, освобождая ей место. Она, видимо, подумала другое.

— Не бойся, морячок, я не девочка. Один такой же поматросил и бросил, но я на него не в обиде. А ты мне люб, тебя сама приласкать хочу.

… Мы уснули под утро, а когда я проснулся, ее уже не было. На столе стояла накрытая полотенцем кастрюлька с блинчиками, утренний столовый прибор и лежала записка:

К Надежде Андреевне после одиннадцати.

Меня не жди, возможно, ночевать не приду.

Такая краткость меня смутила. Что теперь будет? Что скажу моей учительнице, ведь скрыть от нее случившееся вряд ли удастся? Не притрагиваясь к еде, выпил чаю и пошел на рынок за цветами. Купив красивую ветку белой сирени и несколько яблок, я отправился в госпиталь.

Надежда Андреевна лежала в четырехместной палате и увидела меня сразу, как вошел. Было видно, что она меня ждала, наверное, Татьяна уже позвонила дежурной сестре. Совсем седая и сильно похудевшая, учительница уже не выглядела строгой и властной женщиной, только глаза по-прежнему оставались пытливыми и внимательными. Ветка сирени привела ее в восторг, она очень любила именно такую, называя ее символом любви и белых ночей. Обняв меня, прижалась щекой и произнесла, обращаясь к другим больным: — Пока мы здесь лежим, наши мальчики становятся мужчинами, — и потерлась о мое небритое лицо.

— Какой у вас большой внук, — произнесла соседка по койке.

— Таких внуков у меня много, — улыбнувшись, ответила Надежда Андреевна. — По всей стране разлетелись, но не забывают, иногда забегают по пути. Голос ее изменился, чувствовалось, что говорит с трудом, болезнь отняла много сил. Словно читая мои мысли, она произнесла как можно бодрее: — А ты знаешь, меня завтра домой отпустят. Доктор сказал, уже можно. В этот раз мы с тобой наговоримся от души. Ты уже, наверное, многое повидал.

Стало понятно, что ей хочется, чтобы я рассказал об этом для всех, и часа два пришлось отвечать на их расспросы, пока старшая сестра не выпроводила меня.

Тети дома не оказалось, и до вечера бродил по знакомым местам своего любимого города. Когда вернулся, квартира была пуста, что меня сильно огорчило. Я понял, что все же жду Татьяну, но она так и не пришла.

С утра сбегал на рынок, принес еще сирени, купил продукты и приготовил обед. Едва закончил с уборкой квартиры раздался звонок. Надежду Андреевну привезли из госпиталя на попутной машине, не дожидаясь моего прихода. Инструктаж старшей сестры был коротким: — Тяжелого ничего, тишина, чистый воздух, обязательные непродолжительные прогулки и никаких дурных вестей. Каждый полдень звонить нам, в случае ухудшения состояния — немедленно. В доме обязательно должен быть кто-то еще, отлучаться не более чем на час. Лекарства принимать строго по предписанию. "Яволь?" — почему-то спросила она, на что учительница ответила: — "Натюрлих". Улыбнувшись и внимательно посмотрев на меня, сестра бесшумно закрыла за собой дверь, и мы остались одни.

Настало время обеда, и я вопросительно посмотрел из кухни на хозяйку. Она меня поняла: — Несите сюда ваш обед, адмирал, — шутливо произнесла она. — Гостей сегодня не будет. Татьяна звонила мне в больницу и сказала, что прийти не сможет. Ее покровитель дает бал в честь начальника паспортного стола района, и для чего он это делает, вы догадываетесь. Налейте мне "Дюшес", а себе чего-нибудь покрепче на свой выбор. Выпьем за удачу.

Я выпил "Столичной" и, стараясь быть как можно безразличней, произнес как бы, между прочим: — А что, Татьяна больше не придет?

Скрыть волнение мне не удалось. Она посмотрела на меня внимательно и отложила ложку.

— Танюшка очень много для меня сделала. Она хорошая, но несчастная девушка, которая мало думает о себе. Она сказала мне, что ты видел ее Семена Марковича, и я очень надеюсь, что не наговорил глупостей.

У меня загорелись уши, и пришлось опустить глаза: — Я извинился за свою бестактность и надеюсь, что она простила меня.

Почувствовав, что она улыбается, поднял глаза. Улыбка была такой же доброй, какой поощряла она нас на уроках.

— Ты не расстраивайся, она еще придет, обязательно придет. Уедут они в Киев только после того, как она сдаст экзамены. Он уже договорился о временном переводе ее туда на время ординатуры. Потом, даст бог, они сюда вернутся.

Она опять внимательно посмотрела на меня: — Знаешь, Татьяна, очень сильная женщина и добьется своего. Поверь мне, я совсем не одобряю ее выбора, но другого выхода у нее нет. Она выбрала между любовью и долгом перед близкими, и я как женщина не могу осуждать ее за это, хотя мне такой выбор не может нравиться. Но вряд ли кому удастся отговорить Таню.

После обеда я помог ей разобрать письма, старые фото, вытер пыль с книжных полок. Перед ужином мы вышли на прогулку в сквер, где она долго беседовала со своими соседками. Без дела мне было довольно скучно, но оставить ее одну опасался. Было не по себе, я ждал и надеялся, что с приходом домой вновь увижу Татьяну.

Пришла она на другой день к вечеру, очень нарядная и праздничная. Радостно обняла учительницу, ловко накрыла стол. Постоянно переговариваясь с хозяйкой, не обращала на меня особого внимания. Мне стало обидно, и я ушел в библиотеку, прикрыв за собой дверь. Прошло более часа, но меня вопреки ожиданию не звали. Когда уже перестал ждать и увлекся чтением, дверь распахнулась, вошла Надежда Андреевна и села рядом на диван.

— Какой же ты еще мальчишка. Будь мужчиной, она к тебе сама не подойдет. Иди, ты должен проститься с ней по-хорошему. Поверь то, что произошло между вами, ты забудешь, а она будет помнить всю жизнь. Так уж устроена женщина, она никогда не забывает такое. Не омрачай ей хороших воспоминаний. Пойдем к ней, поможем собраться, сюда она больше уже не придет.

— А как же вы, Надежда Андреевна? — я искренне огорчился за нее.

— Не волнуйся. Завтра ты познакомишься с новой сиделкой, и обещаю тебе приятный сюрприз. А Татьяну ты должен сегодня проводить, вряд ли вы уже больше свидитесь.

Мы ехали с Таней трамваем около часа. Она смотрела на меня с загадочной улыбкой и гладила мои руки, которые держала у себя на коленях. Пассажиры исподволь поглядывали на нас, но мы не замечали их взглядов.