Между тем в XIX веке бал служил не только видом досуга, но и важным коммуникативным средством в дворянском обществе. А генерал-губернатор Одессы граф П.Е. Коцебу «смотрел на балы как на средство оживления города не только в увеселительном, но и в коммерческом отношении»271. Супруга губернатора не оставалась в стороне: «Скромные, но радушные приемы оказывала у себя графиня Коцебу; зато особенно великолепны были у нее ежегодные балы. Балы в прежнее время не только имели значение, как объединявшие светское общество, но преследовали еще специальную цель: оживить движение торговли в городе. В особенности рады были этим балам швейные мастерские и модные магазины»272.

Правила хорошего тона предполагали, что «приглашения на бал делаются по крайней мере осьмью днями прежде назначенного дня, для того чтоб дать время дамам приготовить все принадлежности к нарядам»273. Иногда бальные туалеты шились крепостными швеями и горничными, но чаще их заказывали у модисток и портних.

Дама, получившая приглашение на бал, спешила в магазин. «В… антракте Полунина обратилась к Раховской со словами:

– Вы знаете, великий вопрос о нашем бале наконец решен. Он будет раньше, чем предполагалось, потому что мужу надо ехать в Берлин. В понедельник, – потрудитесь это запомнить и поспешить с приготовлениями.

Это известие очень взволновало Софью Николаевну. Для женщины бал означает – туалет.

M-me Обон, высокая, полная, с седыми волосами, подвитыми и расчесанными с точностью парика, встретила на другой день Софью Николаевну с тою преувеличенною предупредительностью, какую у нее находили только самые выгодные заказчицы. Она тотчас поручила своей закройщице двух других дам, приехавших раньше, и занялась исключительно Раховскою.

– Я уже думала о вас, – объявила она. – Вам нужно что-нибудь особенное, необыкновенное, не правда ли? Вот взгляните на эти новые куски. У меня есть идея…

Софья Николаевна с наслаждением погрузила руки в чуть шелестящий, мягкий шелк и в упругую волну каких-то немнущихся, легких и плотных тканей. Это было упоительно. Ей казалось, что из каждого куска можно создать чудеса. Один розовато-серый оттенок в особенности пленял ее. Он бросал бы такой чудный отблеск на ее чуть-чуть смуглую кожу.

– Как бы вы сделали, если бы я выбрала вот это? – спросила она.

– А, я почти знала заранее, что вы остановитесь на этом оттенке, – сказала тоном восторга m-me Обон. – Но я нарочно хотела дать вам выбрать, чтоб быть увереннее в вашем вкусе. Теперь я вам покажу мою идею.

И она достала из ящика большую картонку, в которой лежала, тщательно уложенная, какая-то паутина из золотых кружев, нитей и блесток. Своими опытными руками m-me Обон принялась осторожно отделять верхний слой этой паутины, подкладывая под него полосу розовато-серой ткани. И по мере того, как паутина все более отделялась, на ней проступал нежный рисунок каких-то фантастических листьев, стеблей и линий.

Раховская вдруг резко отвернулась от этого обольстительного зрелища.

– Нет, это мне не по средствам. Я не могу заказывать такие платья. Сделайте мне что-нибудь проще, – сказала она.

Лицо m-me Обон приняло словно обиженное выражение.

– Проще? Но я, право, не знаю, что можно сделать проще для такого бала, – произнесла она. – И для такой прелестной особы, как вы. К вашей красоте удивительно идет эта тонкая, почти скрытая роскошь. Взгляните, ведь эта паутина почти исчезает в тени.

И она повернула ткани таким образом, что паутина в самом деле как будто исчезла.

Софье Николаевне казалось, что ее истязают. Она уже чувствовала, что если откажется от «идеи», то что-то отлетит от нее, от ее счастья.

– Но сколько же может стоить такое платье? – спросила она заметно дрогнувшим голосом.

– Право, я сейчас не могу вам сказать, – ответила равнодушно m-me Обон. – Хорошие вещи всегда стоят хороших денег. Но об этом не стоит говорить, если идея вам нравится. Я не могу назначить цену раньше, чем вещь будет сделана. Вы понимаете, у меня нет модели, я должна создавать, и я не могу заранее знать, сколько чего пойдет.

– Послезавтра, в это время, – напомнила m-me Обон, провожая ее до дверей. – Вы увидите, какой фурор произведет ваш туалет на бале.

Хотя это была обычная фраза, которую m-me Обон говорила всем своим клиенткам, но на этот раз она не ошиблась. Туалет Раховской произвел целую сенсацию»274.

Светская жизнь Москвы оживала около ноября, когда в дворянских особняках начиналась череда танцевальных вечеров, балов и маскарадов, а завершалась в последний день Масленицы 275. Здешняя знать обыкновенно устраивала пышный праздник 12 декабря в честь дня рождения императора Александра I276. В далеком 1805 году по этому случаю ожидался огромный обед у начальника столицы, а «вечером нарядный бал в Дворянском собрании. На Кузнецком мосту точно гулянье: в магазинах толпа, а у мадам Обер-Шальме такой приезд, что весь переулок заставлен каретами»277. В эпоху Николая I Благородное собрание открывалось «20 ноября или блестящим балом 6 декабря, в день тезоименитства императора»278.

Городскую суету в канун Рождества и Нового года живо передают произведения классиков. «Наступил канун Нового года; улыбнулся Москве трескучий мороз; выставил Люке на гигантские окна свои нескончаемые ряды бумажных сюрпризов, m-me Annette припечатала о получении прямо из Парижа таких головных уборов, лент и всяких нарядов, что и сам Париж не поверил бы, что он изобрел такие чудеса. Захлопали в ладони кучера у всех магазинов. От Рено до скромного Поплюйкина все подняли цену на залежавшиеся шерстяные материи, атласы, трико и прочую пестроту полубумажных тканей; все повылезло из подвалов и перешло в швальни. В городе заговорили о двух невиданных еще праздниках; потребовались бархат pensee и бусы; мадам Вуато купила место для будущего дома и дала задаток за кирпич: у мадам Вуато кроились костюмы всех наций. У подъезда Матиаса устроилось гулянье, а на обширном дворе Магазина Русских Изделий была непроходимая толпа»279. О выручке в модных магазинах писал в декабре 1819 года

В.Л. Пушкин: «Накануне нового года князь Барятинский дает маскарад. Все наши красавицы в тревоге, и на Кузнецком мосту проезда нет. Я уверен, что мадам Ле-Бур получит теперь барыши сто на сто»280.

Предпраздничный Петербург описан в повести А.А. Бестужева-Марлинского «Испытание»: «В улицах толкотня, на тротуарах возня по разбитому в песок снегу; сани снуют взад и вперед. Парикмахерские ученики бегают как угорелые, со щипцами и ножницами. Ремесленники спешат дошивать заказное, между тем как их мастера сводят счеты, из коих едва ли двадцатый будет уплачен. Купцы в лавочках и в Гостином дворе брякают счетами, выкладывая годовые барыши. Невский проспект словно горит. Кареты и сани мчатся на перегонку[12], встречаются, путаются, ломают, давят. Гвардейские офицеры скачут покупать новомодные эполеты, шляпы, аксельбанты, примеривать мундиры и заказывать к Новому году визитные карточки, – эти печатные свидетельства, что посетитель радехонек, не застав вас дома. Фрачные, которых военная каста называет обыкновенно «рябчиками», покупают галстухи, модные кольца, часовые цепочки и духи, – любуются своими ножками в чулках а jour, и повторяют прыжки французских кадрилей. У дам свои заботы важнейшие, которым, кажется, посвящено бытие их. Портные, швеи, золотошвейки, модные лавки, английские магазины, все заняты – ко всем надобно заехать. Там шьется платье для бала; там вышивается золотом другое для представления ко Двору; там заказана прелестная гирлянда с цветами из Потерянного рая; там, говорят, привезли новые перчатки с застежками – там надо купить новые серьги или браслеты, переделать фермуар или диадему, выбрать к лицу парижских лент, и перепробовать все восточные духи»281.