Под номером один значилось короткое слово «сорока». В целях секретности, они ничего больше к нему не добавляли. Следующим шло «набор отряда». Пункт третий – «письмо». И вновь без пояснений. А зачем? Они-то знают от кого и кому, а остальным ни к чему. В четвертом было два имени: Азамат и через тире – Кавгадый. Последнего планировалось нейтрализовать путем составления нужного компромата с помощью сотника, продолжавшего лежать в Липневке с загипсованными ногой и рукой.

Пятого номера поначалу вообще не было. Появился он позже, вечером, и настоял на нем Улан.

А до вечера они успели провернуть массу дел. Во-первых, выслушали заказ Горыни на инструменты. Узнав, насколько важна предстоящая ему работа (друзья не стали ничего скрывать), кузнец загорелся едва ли не сильнее, чем после княжеского визита. Да оно и понятно. Одно дело – поздороваться с Михаилом Ярославичем и выслушать от него похвалу, и совсем иное – знать, что ты внесешь существенный вклад в его спасение. И не от беды, но от смерти. Такое налагает на человека ответственность, но и окрыляет его.

Смущало Горыню только то, что он никогда раньше ничем таким не занимался. Однако Сангре, помахав перед его носом последней матрешкой, напомнил:

– Ты и резьбой по дереву никогда раньше не занимался, однако смог. И как смог.

Да и остальные дружно поддержали Петра.

– Ведь вылитая Заряница получилась, – добавил Улан.

– Ажно в краску меня вогнал, – шутливо попрекнула девушка.

– И чем лучше у тебя получится, тем быстрее ты встанешь на ноги, – обнадежила Изабелла, а окончательную точку поставил Сангре.

– И не лги, что не занимался. Чеканы для монет и впрямь не делал – не спорю, но по металлу вырезал. Видел я в твоей кузне кое-какие поделки.

– Когда?! – встрепенулся Горыня.

– Когда ты воевать ушел. И на Заряницу столь гневно не взирай, она ни при чем. Случайно получилось.

– То я для души, – засмущался кузнец. – Зима длинная, работы мало, вот я и…

– Правильно, – согласился Петр. – Истинная красота без души и не бывает. Ты уж, старина, и здесь с душой потрудись, все вложи, без остатка.

– Уж будь покоен! – почти угрожающе заверил Горыня. – Сотворю.

Впрочем, кузнецу и самому хотелось опробовать себя в прежнем деле – ведь дерево, как ни крути, не совсем то. И пахнет по-другому, и работается с ним чересчур легко, нет настоящего сопротивления. А что отказывался поначалу, так должен же русский мастеровой слегка поломаться, чтоб как следует поупрашивали. Ну и похвалу лишнюю заодно выслушать, ведь когда человек говорит о себе: «куда мне, сирому да убогому, боюсь – не справлюсь, не смогу, не осилю», сколько он лестных слов в ответ о своем умении услышит? И возносят его эти слова словно на пьедестал, да что там, на трамплин, а уж оттуда, со словами «ладно, попробую», он как на лыжах – айда вниз. Душа замирает, сердце трепещет, но коль согласился в полет отправиться, обратного пути нет, лети, сколь умения хватит.

Впрочем, изготовление монет не одному Горыне впервой было – всем. Потому тогда же вечером порешили, дабы облегчить кузнецу задачу, разделить изготовление двух чеканов – для лицевой и оборотной сторон – на два этапа. Первый заключался в создании «позитивов». Далее следовала их закалка. Чтоб не привлекать лишних людей, Заряница обещала заняться этим сама, мол, сколько раз брату помогала, дело нехитрое.

С выбором будущих подмастерьев проблем не предвиделось – молотом махать особой мудрости не требуется. Конечно, лучше, чтоб у человека имелись кое-какие навыки, но Сангре был уверен – сыщутся среди их воинов державшие в руках кузнечный молот.

Зарянице предстояло руководить и последующим изготовлением «негативов» – вдолбить две работы Горыни в раскаленное добела сырое железо – будущие чеканы. Причем в одном из них решили для удобства заранее проделать круглое углубление строго под размер приготовленных серебряных кружков, чтобы те при чеканке никуда не съезжали. И вновь закалка, дабы хватило как минимум на тысячу серебряных «сорок».

С заготовками для самих монет тоже предстояло повозиться. Крутили, мудрили, как лучше отмерять, но затем пришли к выводу, что лучше всего поначалу сделать десяток глиняных трубок и обжечь их. Внутренний диаметр сделать точно таким же, как и у одной из широко распространенных монет – французской турнозы. В каждую трубку заливается по пять расплавленных серебряных гривен. Получившуюся заготовку, сделав тщательнейшие замеры, предстояло разрубить на двести частей. Ну а далее можно приступать к чеканке.

Словом, возни затея сулила много, но… глаза боятся, а руки делают.

Правда, рукам этим для начала требовались инструменты. Да не абы какие, а уже привычные для мастера, чтоб сами в руку ложились. Покупать, слава богу, не требовалось – лежали готовые в Липневке – но пришлось с самого утра отправлять за ними Заряницу, придав ей на всякий случай с десяток ратников.

А еще требовалось составить письмо от Гедимина. Тоже, разумеется, черновой вариант. Его поручили Изабелле. Понятно, что текст, прежде чем везти в Литву, придется десять раз черкать и пять раз переписывать, но начинать составлять его следовало тоже сейчас, откладывать ни к чему.

Да и у самих друзей дел хватало. Во-первых, опрос свидетелей на торжище – кто, когда и в каких размерах пострадал от Рубца и его подручных. Это досталось Улану, как более дотошному в таких делах. А Сангре иное, но не менее важное – провести опознание покойного киллера – не век же в леднике его тело хранить. И дело не в запахе, просто чем больше разложится, тем меньше шансов, что его опознают.

Народу в княжеском порубе оказалось немного – всего полтора десятка человек. И не потому, что тишь да гладь на Руси, а просто по большей части разбойный люд до Твери довезти не поспевали. Кто-то от ран по пути умирал, но по большей части прямо в лесу оставляли. С лихими людишками же во время поимки никто не церемонился, валили саблями да стрелами. Потому-то сидели в основном местные, городские, на-вроде Алыря с Балудой – надо же было Рубцу время от времени кого-то хватать, чтоб остальные особо не распускались.

Первая партия из пяти человек прошлась мимо вынесенного из ледника и уложенного на травку убийцы без толку. Не признал никто. Хоть и старались все, таращились, что есть мочи, жаль было свободу обещанную упускать.

Во второй вроде сыскался один, но то оказался ложный номер. Сжульничать тать решил, вот и сказал про знакомую рожу. Однако Сангре хоть и не обладал столь отточенным мастерством вытягивать из людей показания, как Улан, но и лопухом не был. Потолковал с брехуном по душам, отведя его в дальний уголок, живо нашел кое-какие несуразности и несовпадения в его рассказе, после чего отвесил подзатыльник позвончее – не сильно, для ума – и отправил к остальным в яму.

Последняя пятерка вновь дружно руками развела. Получалось, так и останется киллер безызвестным. И хотя Петр изначально не больно-то рассчитывал на это опознание, все равно расстроился. И когда стражник, приставленный к ямам, поинтересовался, вести ли тех двух, коих вчерась в поруб кинули, безучастно отмахнулся.