Передо мной в складном кресле, небрежно забросив ногу на ногу, сидел невысокий худощавый мужчина в синем, безупречно отглаженном двубортном костюме. Это с ним я столкнулся на выходе из галереи после разговора с Франческой.

Лет около пятидесяти, редкие седоватые волосы, зачесанные на макушку, удлиненное лицо, прямой нос. Взгляд напряженный. Глаза глубокие, значительные, по цвету подходят к серому дождевику и шляпе, которые были на нем, когда мы столкнулись. Я предположил, что плащ и шляпа аккуратно повешены в шкафу где-нибудь поблизости.

Он с отсутствующим видом постукивал монетой по гравированному серебряному зажиму для денег, в котором была зажата пачка банкнот.

— «Галери дель Академия», — произнес я по-прежнему хриплым голосом.

— Великолепно, — отозвался он.

— Где она? — спросил я.

— В комнате рядом. С ней все в порядке. Правда, она еще под анестезией. Так что пока отдыхает.

Я откашлялся.

— У вас хороший вкус на шляпы.

— Согласен. — На его губах заиграла довольная улыбка.

— А вот лосьон подкачал, — добавил я.

Пожилой продолжал улыбаться. А тот, что помоложе, Мобрайт, сильно стукнул меня в грудь:

— Заткнись, или я заткну тебя.

Я повернулся к нему, он угрожающе сжал кулаки. Вообще-то в этом было больше понта, чем угрозы. Воротник его белой рубашки казался великоватым для его тоненькой карандашной шейки. Даже за галстуком в красную и черную полоску для меня было достаточно места, чтобы залезть рукой и ухватить волосы на груди, если они у него есть.

Человек в кресле извлек из нагрудного кармана носовой платок с монограммой «АБ», промокнул губы и положил обратно. На среднем пальце у него красовался золотой перстень с изумрудом в форме параллелограмма.

— Мобрайт, — сказал он, — я думаю, чай сейчас был бы как раз кстати.

— Да, сэр, — отозвался помощник с почтением и снова шмыгнул носом.

— Вы пьете чай, мистер Барнетт? — осведомился человек в кресле.

Я попробовал поработать пальцами. Они слегка покалывали, но нормальные ощущения возвращались. Затем медленно сел.

— Могу я ее сейчас увидеть?

— Заварите «Эрл Грей», — сказал человек в кресле, делая знак Мобрайту удалиться. — Два кусочка сахара.

Мобрайт вышел через заднюю дверь.

Небольшой диван, на котором я лежал, был обит красной ворсистой тканью и вполне мог служить убранством в графских апартаментах. Как и вся остальная обстановка в комнате.

Человек в кресле пригладил волосы.

Я осторожно встал.

— Мистер Б., могу я ее сейчас увидеть?

Мои слова застали его как будто врасплох, он на секунду смутился, вопросительно посмотрел на меня. Затем до него дошло.

— А, вы заметили монограмму на моем платке. Замечательно. Отмечает меня как аристократа. Вы согласны? Хотя в жилах моего отца, упокой Господи его душу, кровь текла совсем не голубого цвета. А насчет приятельницы не нервничайте, никуда она не денется. — Он кивнул на дверь, через которую вышел Мобрайт. — Хотя, подозреваю, приходить в себя будет очень долго. Это ведь депрессант центральной нервной системы последней модели. Исключительно эффективный. В названии не меньше двенадцати слогов. Не просите меня его произнести.

Я подошел к двери, повернул медную ручку. Заперто. Прислушался. Ничего. Затем повернулся к мистеру Б., опершись спиной на стену для поддержки.

— Кто вы?

Он сбросил невидимую пушинку со своих превосходно отглаженных слаксов.

— Скажу вам, Реб, откровенно: вы действовали отлично. Жаль только, что мы не смогли вам помочь. Не догадались, что вы поплывете на катере. Я ни на секунду не сомневаюсь, что мистер Теччи будет активно искать возможность отомстить за поражение. Удивительно гнусный и подлый человек. Желаете узнать о нем побольше? Это захватывающе интересно.

— Кто вы? — повторил я.

Он рассмеялся:

— Да чего вы так зациклились на мне? Просто англичанин. Правда, с дипломом Оксфорда. А вот Ноло Теччи… давайте поговорим о нем. Он родился в 1955 году в Нью-Йорке, район Бруклин-Хайтс. Его отец, Бруно Теччи, был исполнителем у главаря мафии Ники Арно, но в 1968 году их обоих пристрелили в мясном ресторане в Куинсе. Юный Ноло созрел очень рано и в двадцать лет уже был приглашен в знаменитую тюрьму Аттика в Вайоминге на пять лет за нападение на бармена с ножом для колки льда.

Мобрайт вернулся в комнату с серебряным подносом, на котором стоял небольшой сервиз: чайник, сахарница со щипцами и фарфоровая чашка на блюдце. Закрыл за собой дверь, поставил поднос на небольшой столик из вишневого дерева рядом с мистером Б., случайно задев ножку.

— Извините, сэр. — Затем внимательно посмотрел на меня. — Он не доставлял вам никаких неприятностей, сэр?

— Никаких, Мобрайт. А теперь, будьте добры, оставьте нас на некоторое время. Хорошо?

— Да, — произнес я, подражая голосу мистера Б., — будь паинькой, Мо-дим.[15]

Он сердито посмотрел на меня, затем кивнул боссу:

— Хорошо, сэр.

У двери мистер Б. его окликнул:

— О, Мобрайт… проверьте с Пенделтоном, как там наш второй гость. Возможно, это снадобье уже перестало действовать.

— Хорошо, сэр, — повторил Мобрайт, стрельнув в меня взглядом, и вышел.

Мистер Б. взял щипчики.

— Я же велел положить в чай сахар, разве не так? А где ложка? Помешать нечем. — Наливая чай, он вздохнул. Вынул из кармана флакончик с таблетками, вытряхнул в рот штук шесть разноцветных капсулок. Запил чаем, поморщился. — Дорогое лекарство, а совсем не помогает.

Я оглядывал комнату, высматривая свои пистолеты.

Мистер Б. откашлялся.

— Так вот, во время отсидки Теччи убил нескольких сокамерников. У каждого на горле ножом оставил отметину в виде буквы «N». Как знак Зорро. Однако доказательств у тюремных властей не было. Свидетельствовать против Ноло никто из заключенных не изъявил охоты. Через два месяца после его освобождения паб, в котором его тогда задержали, сгорел до основания. Вместе с владельцем.

Единственный свидетель, — продолжил мистер Б., — скоропостижно скончался, не успев дать показания. Его нашли задушенным, а на горле хирургическим лазером была вырезана та же самая буква «N». Затем Теччи возник в Лас-Вегасе в качестве боевика гангстерского клана Карбоне, но ненадолго. Неумение ладить с властями и нежелание играть по правилам — даже бандитским — сделали его для мафии неподходящим.

— Интересно все-таки знать, кто вы такие? — проговорил я.