За соседним столом, который пока полностью спрятан в тени, перекуривают рабочие, выскочившие перевести дух из дома напротив, где идет ремонт. За другим соседним столом, полностью оказавшемся на солнцепеке, сидит седой загорелый старик в черном пальто, слишком теплом не только для этого жаркого июньского дня, но даже для мартовской ночи. Но ему, похоже, совсем не жарко: сидит, положив ногу на ногу, с блаженным лицом, медленно потягивает кофе, читает газету, словно мерз перед этим три тысячи лет, и теперь ему надо очень много времени чтобы – не согреться даже, а для начала просто оттаять.

Ни старик, ни рабочие не обращают внимания на кудрявую Стеллу в шелковом платье в горошек и новеньких кедах, думают, она соседка, явно живет где-то неподалеку, пила здесь кофе вчера и неделю назад, и завтра наверняка снова придет, не станем донимать ее разговорами, нынче ей не до нас.

Стелла блаженно вытягивает ноги, заранее представляя, как счастливо они устанут к вечеру, косится на свое отражение в оконном стекле – надо же, какая красивая! Никогда такой не была. Осторожно, обжигаясь об раскалившуюся на солнце ручку, берет свою белую чашку, тут же ставит, дует на пальцы, снова берет, теперь уже вместе с блюдцем, делает небольшой глоток, думает восхищенно и немного испугано: «Боже мой, я действительно чувствую вкус».

* * *

– Видишь ли, многие люди мечтают побывать в Венеции, – внезапно сказал Тони.

Я даже опешил от такого его выступления. Что с моим бедным другом? Солнце голову напекло? Укачало на вапоретто? Врача? Или достаточно саркастической ухмылки – вместо холодного компресса на лоб?

Ладно, начнем с ухмылки.

– Не то чтобы это совсем уж шокирующая информация для меня.

– Не перебивай, – попросил он. – Мне и так очень трудно. Я сейчас пытаюсь сформулировать нечто невыговариваемое. Смертельный номер, специально для тебя! Местами оно звучит как чудовищная банальность – так что ж теперь, вовсе не говорить?

– Прости. По крайней мере теперь ясно, кто тут у нас балда. И кому солнцем голову укачало.

– Ничего, – отмахнулся он. – Так вот. С Венецией все, как мы с тобой понимаем, с самого начала настолько непросто, что само по себе признание этого факта – уже общее место. Но штука в том, что в последнее время стало еще сложней. Слишком уж много появилось завлекательной информации – книг, кинофильмов, рекламных путеводителей, красивых открыток, любительских фотографий в одном только Интернете, кажется, три миллиона, а сколько их прячется по семейным альбомам и персональным компьютерам в ожидании очередной жертвы, гостя, еще не оценившего уникальные кадры «я на фоне Сан Марко» – страшно предположить. А сколько стеклянного хлама, масок, флаконов, пачек бумаги для писем, клоунских колпаков, пикантных открыток и прочих будоражащих воображение сувениров пылится на полках квартир, в том числе тех, чьи хозяева никогда не бывали в Венеции, но регулярно, разрываясь между завистью и благодарностью, получали подарки от родни и друзей, представляешь? Я – нет. Но все равно содрогаюсь.

– Я тоже. Но все это ты мне сейчас говоришь – к чему?

– А к тому, что Венеция окончательно стала мифом о собственной красоте, средоточием миллионов страстных желаний: «хочу там побывать хотя бы раз в жизни», «желаю срочно вернуться хотя бы еще на неделю, а лучше на месяц, нет, лучше всего на год», «ах, почему я не попал в Венецию, когда был молодым», «хочу целоваться с любимым в Венеции ночью, на всех мостах подряд», «если бы мама была жива, вот бы с ней приехать сюда», «какого черта я глажу эти дурацкие простыни вместо того чтобы гулять по Венеции – безотлагательно, прямо сейчас», «не хочу быть в прекрасной Венеции просто туристом, вот если бы здесь родиться и жить!» Ну и так далее. Я очень приблизительно описываю диапазон «желанного в достижимости которого нет уверенности», как говорят словари.

– Это понятно. И?..

– И тут начинается самое интересное. – Тони снова перешел на шепот. – Люди, конечно, много куда рвутся, не только в Венецию. Но прочие города вполне равнодушны к нашим мечтам – мечтайте себе на здоровье о чем хотите, но мы тут при чем? Впрочем, города, я уверен, обычно вообще не в курсе, какие страсти пылают вокруг их мутных изображений на любительских фотоснимках, какие приносятся жертвы ради покупки билетов, какие строятся планы, громоздятся одна на другую иллюзии, и сколько проливается слез – вместо, во время и после поездки. Их позиция такова: приедете, познакомимся и, может быть, даже поговорим, там видно будет. А пока не приехали, нам до вас дела нет. Однако Венеция ведет себя совершенно иначе. Уж не знаю, что это – великодушие, царская щедрость, или напротив, алчность, но только всякий по-настоящему сильно мечтающий о Венеции, хоть однажды да объявится здесь, причем в том виде и в тех обстоятельствах, которые кажутся идеальными ему самому. Я не имею в виду, что мечтатель сюда приедет и разместится в одной из нескольких тысяч гостиниц со всеми удобствами или без них. Но его образ непременно возникнет на здешней улице, в кафе или на мосту. Да хоть на палубе вапоретто, вот прямо сейчас. Смотри! Видишь этих старичков?

– Он в сером костюме?

– Ага. И рядом жена в белом льняном сарафане. Они побывали в Венеции всего один раз, уже на пенсии, но все равно довольно давно, лет двадцать назад. Их лучшее общее воспоминание! Сейчас старик уже умер, а его вдова тихо угасает в доме престарелых в пригороде Копенгагена. Кажется, ничем не болеет, просто очень стара. Сидит в саду, в плетеном кресле с высокой спинкой, вспоминает, мечтает: «Вот бы еще хоть раз приехать в Венецию с Йенсом, прокатиться на вапоретто, в тот раз меня укачало, испортила всю прогулку, но теперь была бы умней, заранее приняла бы таблетку, не подвела», – и видишь, вот они, здесь. Только старушка сама об этом не знает. Это, по-моему, очень несправедливо – упустить такое удовольствие. Самое большее, увидеть свою прогулку во сне, который забудется задолго до пробуждения. Да и то вовсе не факт.

– Но откуда ты знаешь?..

Тони пожал плечами.

– А черт его разберет. Но откуда-то, получается, знаю. Может быть, слишком часто сюда приезжаю в последнее время? И город, гадая, чем еще меня удивить, начинает потихоньку подсовывать отборные тайны, припасенные для своих? Или просто я сам – тоже мечта? Например, твоя. Ты же так долго хотел погулять со мной по Венеции. По крайней мере часто об этом говорил. Возможно, сегодня я тут исключительно по твоей воле? И, будучи недолговечной мечтой, могу порадовать старого друга, разболтав пару-тройку наших цеховых тайн?.. Не смотри так. Конечно, шучу. Я просто не знаю. Но почему-то в последнее время все чаще так получается, что глядя на некоторых людей, я вижу одновременно два образа – подлинный, прогуливающийся тут и мнимый, оставшийся дома… то есть, тьфу ты, конечно, наоборот! Но увлекаться нельзя, если на такого туриста-мечтателя смотреть слишком пристально, он просто исчезнет, не выдержав моего знания об истинном положении дел. Глупо получится, да и Венеция может обидеться, что я отобрал у нее очередную игрушку. Вернее, мечту.

– Мечту?