– Ты не поняла, – успокоила ее Марго. – Я не хочу, чтобы ты воспользовалась даром. Я хочу, чтобы ты мне о нем рассказала.

Соня прикусила губу, и тогда кот поднялся на задние лапы, передними опершись на колено гостьи, и протяжно мяукнул в тон патефону.

– У меня тоже кошка, – на мгновение просияла Соня, – Стеша зовут.

А затем, растеряв вдруг уверенность, добрела до кресла и рухнула в него как подстреленная. Кот вспрыгнул на спинку, обернул Сонины плечи меховым воротником.

– Понимаете, – тихо сказала Соня, глядя в камеру, – нельзя было иначе. Я ведь очень его любила. И до сих пор люблю.

Марго кивнула, нажав кнопку.

Запись началась.

Дверной звонок прокашлялся и хрипло затарахтел, а в дверь глухо, но настойчиво постучали. Соня сглотнула горькую тягучую слюну, одернула длинную бирюзовую тунику и, пошатнувшись, подошла к двери. Черт побери, главное, в обморок не грохнуться, тогда они точно всё узнают. Не надо было ей звонить. Просто она очень испугалась и не успела подумать.

Соня на несколько мгновений приложила горячий лоб к тяжелой и спасительно прохладной деревянной двери, медленно подышала и уже под невыносимый лай второй волны звонка резким решительным движением ее распахнула, и так же резко с улицы прямо в лицо Сони влетел порыв морозного игольчатого воздуха.

– Вызывали? – безо всякого приветствия сказала, словно плюнула, невысокая и острая, как сосулька на крыше, докторица в кургузой коричневой куртке поверх белого халата и попыталась войти, потеснив Соню.

Соня удержала напор и подалась немного вперед, оттесняя докторицу от двери.

– Я не вызывала, это, наверное, ошибка какая-то, – строго проговорила Соня и нахмурила брови.

Она всегда так делала, когда в банк, где Соня работала главным финансистом, наведывались аудиторы – вечно угрюмые и медлительные как сомнамбулы.

– Вы знаете, что за ложный вызов… – начала было докторица, но Соня не дала ей договорить:

– Вот и разбирайтесь с теми, кто вызвал, а у нас всё в порядке.

Докторица посмотрела с нескрываемым презрением и ненавистью на Соню, развернулась, сделала несколько шагов из света на крыльце в сторону еле видных в темноте ворот (Максим опять забыл их закрыть, сколько можно говорить, толку никакого), и под ее ногами на дорожке ватно и уютно захрустел снег. Она остановилась и, не оборачиваясь, зло и громко прошипела:

– Если из-за вас кто-нибудь другой не дождется меня и помрет, это будет на вашей совести.

Но Сонина совесть была занята совершенно другим.

Соня захлопнула дверь и медленно, по-старушечьи шаркая ногами и держась рукой за серую шероховатую стену – и ей казалось, что она не дойдет никогда, – прошла в спальню. Соня зажмурилась, и к горлу в очередной раз подкатила склизская тошнота. Но даже с закрытыми глазами Соня видела то, что не забудет никогда, если, конечно, ей однажды не сотрут память. В центре спальни на кровати на гладкой голубой простыне, глядя в потолок, будто пытаясь рассмотреть там нечто очень удивившее его, лежал Сонин муж. Абсолютно голый и абсолютно мертвый.

Ключ от бабушкиной комнаты лежал в суповой кастрюле на кухонных антресолях. Соня ухватила кастрюлю за медные ручки и зачем-то потрясла ее, и ключ громко внутри зазвенел, ударяясь о стенки. Нужны были хоть какие-то звуки, потому что в этой мертвой тишине хотелось немедленно повеситься. На звон посуды немедленно прибежала кошка Стеша, боднула Соню в ногу белым лбом и поднялась на задних лапах в надежде, что гремит Соня чем-то вкусным и предназначенным Стеше.

Соня парой медленных движений успокоительно и нежно погладила кошку и в ее сопровождении отправилась туда, куда не заглядывала несколько лет.

Бабушкина комната находилась на южной стороне дома, вечно прогреваемая и припекаемая солнцем так, что приходилась вешать очень плотные шторы, чтобы поспать утром подольше. Пятилетняя Соня – не солнце, ее шторами не остановить, она спозаранку забегает к спящей бабушке и попадает из ярко освещенного коридорчика в теплый и надышанный полумрак. Соня пробирается к неширокой кровати, осторожно ныряет под одеяло, чтобы быстро и плавно вынырнуть рядом с бабушкиным сонным лицом, провести тоненьким пальчиком по усеянной глубокими рытвинами морщин и коричневыми пятнышками бабушкиной щеке с глубокой ямкой: «У меня тоже такая!» И тут же взор ее падает на мертвого полуистлевшего паука за кроватной спинкой, болтающегося на лохмотьях паутины.

– А у мамы тоже была такая ямка на щеке? – спрашивает Соня бабушку и дотрагивается до паука.

Очень жаль его, вот если бы он мог ожить…

– Конечно, – сонно бормочет бабушка.

Паук вдруг дергает лапой, потом еще одной и спустя мгновение резко и шустро срывается с места и убегает по стене вниз.

– Я скучаю по маме, – бормочет Соня и прижимается к бабушке, проваливаясь в тяжелый и недолгий сон.

– Я тоже, – шепчет бабушка и глубоко вздыхает, чтобы сдержать плач.

Соня вставила ключ в замочную скважину и замерла. Она не могла пошевелиться, и даже выдохнуть не могла, и казалось, время остановилось, а воздух стал плотным и еле прозрачным, словно янтарь. По шее сзади поползла противная как муха капля холодного пота… Рука Сони, держащая ключ, похолодела и онемела, а ключ, казалось, начал покрываться белесым инеем… Замереть… Замерзнуть…

По Сониной ноге скользнул длинный меховой Стешин хвост, пушистый и теплый. Соня отдернула руку и потерла ледяные щеки. И снова ключ. Поворот вправо, теперь еще один, с глухим щелчком. Открыто.

Пыль и паутина гусеничным коконом укутывали всё: кровать, покрытую тонким шерстяным покрывалом, прикроватный столик, похожий на черепаху, устремившиеся высоко-высоко в бесконечность книжные полки шкафа-великана. На подоконнике стоял цветочный горшок с окаменевшей и потрескавшейся землей, где когда-то росла пахучая розовощекая герань. Соня чихнула и утерла нос рукавом, на который уже намотались и осели клоки пыли, будто только этого и ждали – свою новую жертву. Макс давно говорил, что надо сделать здесь уборку, иначе заведется нечистая сила. Кто знает, может, и завелась.

Не заводились в этом доме только мужчины. «Бабье царство на весь бабий век», – как-то сказала бабушка, грустно усмехнувшись, про их дом, который, вероятно, впервые увидел двуспальную кровать, когда Макс здесь поселился. Это произошло ровно два года назад, за считаные дни до Нового года. Макс тогда просто взял Соню в охапку и повез в мебельный магазин. Соня смеялась и валялась на всех кроватях подряд, тащила Макса за рукав, и он тоже падал рядом. И на десятом тест-драйве сдался и зацеловал ее так, что им пришлось срочно-спешно ехать домой, превышая скорость и нарушая правила.

Соня подошла к высокому и необъятному книжному шкафу. Где-то здесь, среди брошюр, книжек и фотоальбомов, должна находиться рукописная книга с серебристой по зеленому потертому бархату надписью на обложке «Наставления и правила на всякий случай жизни и смерти». В этой книге, которую периодически дописывали наследницы, таилась и укрывалась ото всех история и предназначение Сониной семьи. Вернее, как оказалось, не совсем Сониной.