– А моя семья? Их органы правда помогли спасти чьи-то жизни?

– Мне жаль.

– Почему?

– Потому что ты не понимаешь, стремление к самопожертвованию заложено у вас с рождения, но это ненормально. В нормальном мире… В моем мире ценность жизни возведена в абсолют. У нас люди умирают естественной смертью. Мы не можем причинить друг другу вред, не то что забрать чью-то жизнь. Но нас мало. Очень мало. Поэтому и появились клоны. Сначала нам говорили, что вы лишь биологические мешки с запасными внутренностями, но… Может быть, вначале так оно и было, но сейчас, мне кажется, ситуация изменилась. Вы живые. Это не набор взглядов на жизнь и убеждений. Вы разные. Вы личности. И мы больше не можем, не имеем права забирать ваши жизни. Об этом будет мой доклад, когда я вернусь. Именно к этому я буду готовиться, как только передам Вернону реконструкции родословных.

* * *

Луд Ваом встретил их на излете воскресного дня. Рядом с ним Семенов казался совсем каким-то щуплым и узкоплечим. Пока они ждали связного, Семенов – Аника была уверена в этом – надеялся, что его новая знакомая окажется просто очередной сумасшедшей, но когда появился чернокожий гигант… Наверное, именно поэтому и съежился Семенов – сейчас он был крошечным и сжавшимся не только физически, но и эмоционально.

– Садись назад, – сказал ему Луд Ваом, хотя Аника ждала от связного возражений.

Ждал их, кажется, и Семенов, потому что засомневался, замялся, словно собирался развернуться и убежать. Заметил это и чернокожий гигант, вопросительно уставившись на Анику. Она подумала, что Семенов должен решить все сам, села в машину и стала ждать. Семенов не сбежал.

Спустя четверть часа они покинули Первый сектор. Молчание нервировало и успокаивало одновременно, ведь все равно было не о чем говорить. Лишь надрывно гудел старый двигатель да время от времени хрустели шестерни коробки передач. Несколько раз Аника оборачивалась, но Семенов смотрел куда-то за окно, не замечая ее взгляда. Верил ли он? Был ли открыт для перемен? Или же думал, что это продолжение какого-то странного розыгрыша? А может быть, он считает, что все происходящее вообще плод его воображения? Ведь если долго говорить человеку, что он сумасшедший, то рано или поздно человек поверит в свое безумие. «Посмотрим, что он скажет, когда увидит своими глазами главу колоний», – подумала Аника. Правда, разговор предстоял не из приятных.

Крошечный чемодан с реконструкцией родословных лежал у нее на коленях, но это было совсем не то, что ожидал получить Макс Вернон. Его родовая линия терялась, вспыхивала и снова гасла. Все было смазано. Даже начало Возрождения. Ближайший родственник Вернона появился со своей семьей лишь на третьем поколении. Где они жили прежде, никто не знал. Глава семейства заявил, что долгое время считал себя и свою жену единственными выжившими на планете людьми. У них было четверо детей и девять внуков. Самая старшая внучка ждала ребенка. О мутациях и генетических отклонениях не сообщалось, но, судя по всему, репродукция в этой семье осуществлялась своими силами. Может быть, отцом всех детей, внуков и правнука был глава семейства, может быть, братья и сестры собирались в пары – истина канула в небытие, но… Но это было совсем не то, что ожидал узнать о себе Макс Вернон.

* * *

Загородная дорога выглядела одинокой и заброшенной. Она вела в тупик, и здесь не ходили автобусы. Лишь несколько перевалов да ряд неуклюжих лиственных деревьев. Передатчик в багажнике машины был новым – совсем не тот, который видела в прошлые разы Аника, с треснутым экраном. Семенов молча наблюдал, как чернокожий гигант настраивает связь. Снежная рябь сменилась картинкой кабинета, но на этот раз в кадре был не стол, а старый кожаный диван. Аника подумала, что Вернон, скорее всего, сделал это с умыслом, но сейчас она была благодарна ему за это, потому что диван был знаком не только ей. Она рассказала о нем Семенову. Сейчас он смотрел на диван и хмурился сильнее. Оставалось лишь появиться в кадре главе колоний. Молодой, сдержанный и, как всегда, вычурный. Он сел на диван, закинув ногу на ногу. Тонкие губы дрогнули в улыбке, затем взгляд зацепился за Семенова, и губы тут же плотно сжались.

– Это кто? – спросил неожиданно жестко Вернон.

– Друг, – сказала Аника.

– Друг?

– Лола Бор едва не отправила меня в сумасшедший дом, а Семенов забрал меня из участка, – Аника растерянно улыбнулась, только сейчас поняв, что, вероятно, перешла какую-то границу или почти перешла.

Вернон молчал, переводя взгляд с Аники на Семенова и обратно. Пауза затянулась. Неожиданно Семенов шагнул вперед и представился, назвав свой статус и положение в обществе. Статус сумасшедшего прозвучал как-то неестественно официально, словно это была не болезнь, а какая-то специальность, на которую нужно сначала выучиться. Макс Вернон кивнул и машинально – вероятно, включилась выработанная политическая лояльность – представился в ответ.

– Глава колоний? – переспросил Семенов. – Всех колоний? Я имею в виду… – он обернулся и растерянно уставился на Анику, затем снова на Макса Вернона. – Первая колония действительно стала Городом клонов? – спросил он.

Вернон осторожно кивнул. Аника подумала, что он взволнован, потому что их разговор может услышать Луд Ваом. Или же нет? Или же это был ее собственный страх? В конце концов, кем был Луд Ваом для Макса Вернона? Всего лишь далеким связным, которому стирают воспоминания каждый раз после сеанса связи. Пока ты не увидишь этого человека, пока не окунешься в эту жизнь, ты не поймешь всей глубины. Это будет все равно, что смотреть на утопающего и давать ему советы, которые он уже не слышит. Он в панике. Ему нужна рука помощи, борт лодки, спасательный круг, но не совет… не совет…

– Как продвигается работа над родословной? – услышала Аника голос Макса Вернона. Этот политически корректный голос, который подразумевает совсем другое, нежели озвучивает. Вернон знал, что отчет должен быть готов. Он ждал, что Аника передаст реконструкции через связного. Но он не спрашивал об этом напрямую.

– Я закончила реконструкции, – сказала Аника, жалея, что не владеет политической гибкостью, как ее любовник… Да, именно любовник… Все эти истории, отчеты… Весь этот мир клонов, казавшийся со стороны еще более невинным, чем мир колоний… Все это заставляло как-то по-новому, трезво смотреть на свои восприятия. И восприятия эти, казалось, не могут принадлежать настоящему. Разве что далекому прошлому, еще до начала Возрождения. Вот тогда это было нормой. А здесь… – Не думаю, что тебе понравится результат родословных, – сказала Аника, ловя себя на том, что думает о кожаном диване, о главе колоний… Сколько прошло времени с того дня? Близость перестала казаться чем-то зазорным. «Просто удовольствие», – так, кажется, говорил тогда Макс Вернон. – Не знаю, поможет тебе это или нет, – сказала Аника, глядя любовнику в глаза, – но если верить архиву, то настоящих политиков почти не осталось на начало Возрождения. Прямая линия прослеживается лишь у моего рода. Мейнарды наши родственники, но… это очень далекая ветвь. Ее предки почти такие же никчемные, как и твои. И я подумала… Если мы с тобой… вместе… А во мне течет кровь настоящего политика… Может быть, это тебе поможет? – Аника смотрела на Вернона, но он думал о чем-то другом, далеком.