– А что?

– То, на что ответит… должна, по нашей идее, ответить вторая серия экспериментов. В которой вы будете участвовать.

– Погодите, – я старался вникнуть в то, что он говорил. – Еще раз. Я буду говорить с машиной и буду знать про это?

– Уже знаете!

– И потом должен буду дать ответ… точнее, сделать выбор – человек это был или машина?

Фридман вздохнул:

– Да, я понимаю, что на слух это звучит нелепо, но сейчас попробую вам объяснить по-другому… Наверное, я неправильно объяснял или вы не совсем верно поняли. Вас смущает, наверное, слово «машина». Но вы будете говорить не с машиной! Машина – это только среда. Вы будете говорить с эмулированной, точнее, выделенной этой цифровой средой личностью. Или даже лучше сказать – живущей в среде.

– Так… – Я пытался собраться с мыслями. – А почему именно я? Почему вам вдруг понадобился для этого человек аж из самой Америки?

– А кто вам сказал, что вы – «именно»? У нас много добровольцев. И в первой серии с классическим тестом Тьюринга было много, и во второй вы далеко не один. Мы стараемся отбирать разных людей по психотипам. Вы сюда попали только потому, что пару недель назад я беседовал с Джейн, рассказывал ей о наших успехах. Она очень интересуется нашими экспериментами, мы же с ней вместе в Массачусетском…

– Да, я помню.

– Вот… И она сказала: есть у меня трудный клиент, с необычной психикой, сложная личность. Вот бы тебе такого на тест! А на днях буквально… когда?.. позавчера, что ли, или пару дней назад позвонила и сказала: тебе повезло, этот человек, о котором я тебе говорила, летит в Россию, я дала ему твой телефон, если ты не против. Я был только за!.. Так что вы не один. И даже не один из десяти. У нас около сотни добровольцев. Мы даже платим деньги.

– Да я не из-за денег, собственно.

– Придется взять. Если мы вас оформим в эксперимент, нам все равно отчитываться, а лишних денег не бывает, купите себе варенья. Я вижу, вы любите…

Я с раскаянием посмотрел на изрядно опустевшую банку с янтарными ягодами. И ведь Фридмана с его мамой даже обвинить в случившемся нельзя!

Глава 110

Мне, конечно, было интересно. И я, конечно, не отказался – ни от испытаний, ни от денег. Мама всегда говорила: нужно совмещать приятное с полезным. Наверное, потому, что денег у нас всегда было мало. И я, кстати, даже не знаю, помогал ли нам отец. Вот ведь… Папа, надеюсь, ты помогал!

В тот же день, опустошив четверть банки варенья и подписав все бумаги об участии в испытаниях, я сидел сначала в гостиничном номере, а потом в ресторане за ужином, и вспоминал этот разговор, кабинет Фридмана, чай, институтские коридоры… Я вообще люблю академические коридоры – со старым скрипящим паркетом, какими-то шкафами, стоящими в коридорах. Стекла в их дверцах, как правило, изнутри забраны белыми или зелеными занавесками. В биологических институтах там обычно стоят какие-нибудь реторты, а в нашем НИИ такие шкафы были забиты старыми отчетами и образцами. Я сам какое-то время в прошлой жизни несколько лет проработал в институте по специальности, и мне все это с той поры мило и приятно. Я вообще люблю науку и ее скрипучие паркеты! Особенно такую сумасшедшую науку, которой занимался математик Фридман. Я даже не знал, что подобное существует…

Какая вообще странная штука – жизнь. Когда-то, чуть ли не сто лет назад, американский левак приехал сюда с маленьким сыном – строить светлое будущее. Принял гражданство. Был репрессирован. Его обиженный на страну сын не простил такого предательства стране и увез, в свою очередь, своего сына-школьника обратно в Америку. Тот вырос, отучился в Америке, встретился с однокашницей по Массачусетскому институту, закрутив с ней шуры-муры. Не сложилось. Уехал с горя в Россию. В которой – совершенно параллельно – тверская девочка, расставшись некогда с мужем и забрав маленького сына, приехала из Твери покорять Москву, которая слезам не верит. Сын вырос, отучился в никак не связанном ни с электроникой, ни с психологией институте, даже поработал по специальности. Женился вовремя, как положено, потом перечеркнул жизнь и оказался в Америке. Где стал вдруг полицейским. После чего убил из пистолета девочку, попал на прием к Джейн из Массачусетского, поехал в Россию хоронить отца, которого не хотел хоронить. И будет теперь под руководством бывшего… хахаля?.. жениха?.. Джейн разговаривать с машиной.

Да, странно завязывается жизнь. Мириады случайностей… Не удивлюсь, если такая же нелепая случайность, которой могло и не быть, развела дороги моего отца и матери. А они не нашли в себе сил преодолеть последствия этой случайности. Я ведь только теперь начинаю понимать в полной мере, насколько я нуждался в отце и вот – был его лишен. После чего загородил пустоту в душе стальным листом неприязни и обиды. А теперь, когда жалость к этим двум несчастным людям, волею судеб оказавшимся моими родителями, уничтожила этот стальной щит, в моей душе оказалась дыра. И что с ней теперь делать? Туда так дует! А у меня и без того дыр полно. Весь простреленный. Входное у меня есть и выходное. На третий год работы в полиции получил. Ленка тогда так переживала. Еще больше поседела…

Утром проснулся, начал собираться в институт к Фридману и вдруг понял, что волнуюсь. Смотрел на себя под жужжание бритвы и мысленно спрашивал сквозь зеркало это знакомое лицо, привычное и сопровождавшее меня всю жизнь, стареющее с годами, почему у меня внутри что-то дрожит. Едва заметно – вот как это зеркало от грохота уличных трамваев. Почему?

Не мог себе ответить.

Как будто на экзамен собираюсь! Хотя экзаменатор-то я! Чего мне опасаться? Мне за болтовню даже деньги будут платить. Будем считать, что устроился на подработку. Ленка, кстати, горячо одобрила мое начинание в утренней почте. В чем я не сомневался. Она понимает меня едва ли не лучше меня самого. Мне нужно занятие. Дело. Всегда. Я им заслоняюсь от самого себя. И вот теперь хоть какое-то дело у меня появилось тут. Несложное. Даже интересное, наверное.

Почему же я волнуюсь?

Опасностей не предвижу. Среди плюсов – деньги и наполнение жизни. Да еще есть дополнительный бонус – если Джейн права, это поможет мне «разобраться в себе», как они, психологи, говорят. Хотя,