у светлых колонн. Сработало — он вернулся ко мне, весь наполненный энергией и я смог вернуть себе те 10 процентов, сожранные колонной для темных. В мире должна быть справедливость: если ты накосячил, ищи пути, как исправить. Ничего сложного, просто мое жизненное кредо. Я так живу. Туристы подняли тревогу, типа, откуда в закрытом помещении водяной смерч на поверхности воды и подняли тревогу. Все в панике ломанулись на вход, я сделал face palm. Уже сейчас сюда, на место, наверняка скачут темные, а завтра во всех газетах и сайтах будет это все расписано в красках: смерч в водохранилище поднял панику у туристов. Я не хотел ломиться со всеми туристами на выход, сделал себе портал и был таков. Очутился на берегу Босфора, сидящем на каменных перилах, рядом сидели турки, и так же, как я, смотрели в темно- синие воды. Женщин здесь не было, не женское это дело смотреть в воды Босфора поздним вечером. О, сколько здесь костей наложниц покоятся на дне, не угодивших султану. Я печально смотрел вниз, на волны, вспоминая тех прекрасных женщин, которые проиграли в битве за сердце султана. Легкая, печальная свирель, разлитая в воздухе, позвала меня в дворец Топкапы. Я не собирался, правда, не собирался. Я думаю, это последнее место, которое светлые избрали бы для битвы, просто потому что всегда любили и уважали историю любого города, любой страны, любого народа. Это темные с радостью всегда разрушают вековое наследие, им в счастье, когда разрушаются памятные места и святыни. Светлые же сохраняют все это из последних сил, берегут, как могут. Нет, там битвы быть не могло. И все же, все же, что-то упорно звало меня туда. Я вернулся пешком в центр — не мог себе отказать в возможности глазеть на уличных торговцев, витрины рыбных ресторанчиков и звенящие трамваи. Взял пакетик горячих каштанов, съел его почти мгновенно. Я настолько привык ко вкусу каштанов, что внезапно понял, что буду потом в Москве скучать по нему. Огромные чайки летали над моей головой, как птеродактили, и я уже почти не обращал на них внимания: сожрут, так сожрут. Я шел достаточно быстро, и все же мой нос успевал ухватить запах специй, выпечки, вкуснейшего табака и черного, как глаза Шахерезады, кофе. Всякая лавчонка имела своего зазывалу, всякий зазывала отрабатывал свою зарплату во всю, всячески заманивая туристов вовнутрь. Я, стреляный воробей, и то пару раз чуть не попался. Не глазей по сторонам, не раззевай рот, ведь улица в Стамбуле — это и есть рынок, и если ты беспечно шагаешь по ней, знай, ты уже на крючке у продавца, а у восточного продавца никто еще без покупки не уходил. Раскрывайте ваши кошельки, готовьте ваши денежки! Вас ждет куркума, изюм, лампы Алладина из разноцветого стекла, бусы, сережки — какие хотите, дамы, берите; золото, каменья, платки, верблюжья шерсть: все, что угодно в Стамбуле есть! Я шел, а вокруг меня играл красками жизненный Ахалай — Махалай. Улыбка не сходила с моего лица, такое ощущение, что я был дома. Пришел ко Дворцу Топкапы уже достаточно взмокший, отстоял очередь за билетами в толпе странно раздраженных и нервничающих туристов. Почему человек даже в отпуске не может расслабиться? Все гонится куда-то, все боится, что не успеет. Ох уж эти европейцы — всякая минута на счету, и все равно смерть застает их врасплох. Я вошел во вторые врата Топкапы, которые были не менее величественны, чем первые. Роскошь отделок помещений, золото сур Корана, мелкая разрисованная вручную плитка, камни, которые помнили Роксолану и Сулеймана — все это поражало меня, как не могло не поразить любого туриста. Все-таки, турецкие власти сделали очень правильно, что начали вкладывать деньги в реставрацию. Это вековое наследие, которое должны видеть все. Что же привело меня сюда? Что я должен понять здесь? Что найти?

Я чувствовал сгустки энергии, они вели к гарему. Место страданий, пыток, отравлений, несчастной судьбы наложниц. И — раз в несколько веков волшебной великой настоящей любви, как у Хюррем и Сулеймана и огромного счастья. Пути энергетических хвостов заманивали меня в гарем, неизвестная мне сила толкала в плечи. Помолился, чтобы удостовериться, что это не очередная ловушка темных. Нет, наваждение не исчезло — меня явно ждали в гареме. Ок, я всего лишь орудие неба, надо так надо. Я проверил во всех карманах артефакты и зачем то просканировал электрические воротца, куда прикладывал билет. Не было ничего подозрительного. А вот входные ворота в гарем были просто наэлектризованы энергией. Девушки, попадавшие сюда, знали, что больше никогда не увидят ни родных, ни близких, ни возлюбленных. Теперь их ожидало только два пути — на ложе Султана или смерть в туго связанном мешке на дне Босфора. Небогатый выбор. Каждая из этих девушек, входя в ворота, делала последний вдох Свободы. Последний воздух свободы наполнял ее легкие, больше она никогда не сможет вдохнуть его. Страшные судьбы наложниц оставили энергетический отпечаток на стенах гарема. И лишь одна из них была истинно счастлива там, и имя ей — Хюррем. Я зачем то спустился по узкой каменистой лестнице вниз, посмотрел, как жили евнухи. Нет, не тут. Много энергии страдания, какие- то мужские фантазии тех несчастных, кому уже семейное счастье не грозило. Тяжело, должно быть, было ежедневно смотреть на прелести наложниц, зная, что ты наказан судьбой. Я продвигался вперед по коридору, считывая энергию. Очень много ее было в хаммаме. Султаны и их наложницы мылись здесь, решетка защищала от нападений врагов. Как ни странно, энергия почище, чем в казематах для евнухов и наложниц. Должно быть, мылся Сулейман и те, кому он благоволил. Прошел дальше через красивые залы. Роскошь не могла обмануть меня — тянулись серыми нитями следы убийств, самоубийств. Отравления, утопления в Босфоре, отсечения головы-все разновидности. О чем молились наложницы в маленькой мечети гарема? К каким святым взывали, заламывая руки, глядя в узкий квадрат неба внутреннего дворика? Не всем еще и дозволялось в этом дворике гулять, это надо было заслужить…Я шел по Золотому пути, ведущему к опочивальням султана, выложенного слезами и молитвами наложниц. Я искал и не мог найти след, сигнал, причину, заманившую меня сюда. Я возвращался путем, где готовили еду для Сулеймана и где находилась кухня. Ничего примечательного я не нашел. Я шел, погруженный в свои невеселые думки, как вдруг почувствовал дуновение ветра на своей правой щеке, как если бы юная девушка заговорила со мной и я бы почувствовал