— Ты моя, — серьезно произнес он. — Я не желаю, чтобы ты снова разговаривала с Хью так, будто он твой любовник.

— Гейб… — Эбби улыбнулась, пытаясь ухватиться за иллюзию того, что между ними все изменилось после такой страстной близости. — Как ты можешь подозревать меня после всего этого?

— Эбигейл, ты забыла, что я знаю, на что ты способна. У меня нет причин думать о тебе лучше.

И ее желание сменилось ледяным сожалением. И раскаянием.

Эбби резко отстранилась от него. Она побледнела и посмотрела на Гейба с вызовом.

— Как ты смеешь оскорблять меня после того, что между нами было? — спросила она, стуча зубами.

— У нас был секс, — небрежно произнес он, пожимая плечами. — Секс был фантастическим, но это не меняет того, кто ты есть на самом деле.

Эбби отодвинулась от него и стала искать глазами одежду.

— Ты ничего обо мне не знаешь. — Она надела трусики.

Ее обидел его отрывистый и резкий смех.

— Я знаю все, что мне следует знать, — уточнил он.

— Да? Просвети меня. — Она подняла с пола джинсы.

— Мне не надо просвещать тебя. Ты не глупая.

— О, хорошо, что ты хотя бы не называешь меня дурой.

Гейб нахмурился:

— После того как мы встретились, я не могу относиться к тебе иначе. Но это… — он указал на кровать, — это просто подсластитель для горькой пилюли.

Она потянулась к своему свитеру.

— Ты мерзавец! Какой же ты холодный, безжалостный, бессердечный и жестокий. Как ты можешь верить, что наш брак удастся, если ты так относишься ко мне?

— Разве я сказал тебе что‑нибудь неправдивое?

— Ты меня плохо знаешь, — разочарованно произнесла она. — Ты даже не пытался узнать меня лучше!

— Ты обманом затащила меня в постель. Ты фотографировала особо секретные разработки. Ты планировала отдать снимки моему конкуренту…

— Я все это знаю. — Она всхлипнула. — Но если бы ты потратил хотя бы секунду на то, чтобы понять мои отношения с отцом…

— У всех нас свои истории, — решительно ответил он. — У всех нас свое прошлое. Ты позволила своему прошлому управлять тобой.

Гейб был прав, и Эбби это понимала, но разозлилась еще больше. Она стала надевать свитер, поэтому не видела, что на мгновение выражение лица Гейба стало виноватым. Он выглядел так, словно ему было неприятно, что они спорят.

Резко засунув руки в рукава свитера, она услышала звон стекла и сразу поняла, что произошло.

— О нет!

Обернувшись, она увидела, что одна из елочных игрушек разбилась, а другая вот‑вот упадет со столика. Поправив вторую игрушку, она опустилась на колени и кончиками пальцев коснулась хрупких осколков.

— Перестань! — Гейб выругался, спрыгнул с кровати и присел рядом с ней.

Но Эбби не слышала его. Она сморгнула слезы.

— Это все из‑за тебя, — огрызнулась она, но как‑то неуверенно.

— Что это? — Он отвел в стороны ее руки, которыми она прикасалась к осколкам, словно желая соединить их в игрушку. — Ты можешь пораниться.

Едва он сказал это, как осколок проколол ее кожу и на пол упала красная капля крови.

Гейб снова выругался, схватил Эбби за запястья и притянул к себе.

— Сядь здесь. — Он усадил ее на край кровати, а потом принес из ванной комнаты упаковку салфеток. — Прижми салфетку к пальцу.

Она мрачно уставилась ему в спину, когда он стал собирать осколки с пола. И вот на полу не осталось битого стекла, а крошечный колокольчик лежал на краю туалетного столика. Гейб подошел к Эбби, присел перед ней на корточки и посмотрел ей в глаза.

— Что это было?

Она фыркнула, отказываясь встретиться с ним взглядом.

— Эбби?

— Рождественские елочные игрушки, — тихо сказала она. — Они были совершенными.

Он посмотрел на туалетный столик.

— Где ты их купила?

— В Фьяматине. — Она икнула.

Он непонимающе посмотрел на нее:

— Ты можешь купить другие игрушки.

— Нет, я не могу. — Она рыдала, качая головой.

— Почему нет? В магазине было только две игрушки?

— Нет, их было много, но… — Глубоко вздохнув, она поджала губы.

— Но?

— Они дорогие, понятно? Мне удалось купить только две. И они мне нравились. Они особенные, и я хотела повесить их на елку на первое Рождество Рафа. Но теперь все пропало.

Гейб наблюдал за ними из своего кабинета, каждая клеточка его тела была напряжена. Он больше не разговаривал с Эбби с тех пор, как ушел из ее комнаты вчера днем. Ее гнев был просто несоразмерен с его предполагаемым преступлением. Но Гейб был ни в чем не виноват. Она сама столкнула со столика елочную игрушку, но обвинила в этом его.

Когда они спорили в Нью‑Йорке, Эбби была пассивной. Она выслушала его обвинения, приняла их и выглядела грустной. Она понимала, как она ошибалась. Да, он видел в ее глазах стыд и раскаяние. И ей хватило ума, чтобы не спорить с рассерженным Гейбом.

Вчера она была в ярости.

И не только из‑за елочной игрушки. Ее взбесило то, как к ней отнесся Гейб.

Он был шокирован собственной слабостью и тем, как эмоционально он отреагировал на ее невинный разговор с Хью. Он отвел ее в спальню, зная, что если они не займутся сексом, то он сойдет с ума от желания.

А потом он сделал все возможное, чтобы повернуть время вспять и напомнить им обоим, что они скорее враги, чем любовники.

Гейбу стало совестно. Ему совсем не нравилось обижать Эбби. Ему не хотелось видеть ее шокированной. Он закрыл глаза, вспоминая их страстную близость. По иронии судьбы женщина, которую он презирал, оказалась идеальной партнершей в постели. Более того, она мать его ребенка, и Гейб обрек себя на совместную жизнь с ней ради Рафа.

Он не уживется с ней, если будет постоянно ругать ее за грехи прошлого. Но ему не удастся изменить к ней отношение, пока он не узнает ее лучше. У него были все основания осторожничать. Его детство было суровым, и он научился защищаться ото всех и вся. О том, что творится у него на душе, знал только Ной.

Раф станет вторым человеком в его жизни, которому он сможет довериться.

Гейб открыл глаза и уставился на Эбби на фоне белого снега. Она улыбалась, разговаривала с малышом и лепила большого снеговика. Щеки Рафа, сидящего в коляске, разрумянились.

Гейб наблюдал, как Эбби сжимает кончиками пальцев немного снега и осторожно прижимает его к щеке Рафа. Глаза ребенка широко раскрылись, а затем малыш улыбнулся. Она улыбнулась в ответ. У Гейба сдавило грудь. Он не знал подобной материнской любви.