Оставшиеся в живых рванулись к дверям и обнаружили, что заперты, а ключи от дверей находятся в желудке их милости. Они столпились у дверей стадом растерянно блеющего скота, на глазах теряя светский лоск, толкаясь, обливаясь испариной, жалобно причитая и требуя немедля выпустить их отсюда ; а один имел наглость и несчастье, обернувшись к Мэттью, потребовать объяснений. Тот ничего объяснять не стал, а выстрелил наглецу прямо в лицо.

Согласно легенде, довершив знаменитое заседание, Мэттью Ланкастер по полу, влажному от крови, подошел к окну, распахнул створки настежь, присел на подоконник открыл портфель и принялся разбрасывать горстями с шестидесятого этажа на головы ошеломленным прохожим листовки, написанные от его сиятельной руки. В листовках он призывал арестовать и казнить самого Императора, Верховного Канцлера и еще триста-четыреста человек (самых влиятельных людей Империи, и он указал каждого поименно) за участие в ЧУДОВИЩНОМ ЗАГОВОРЕ. При этом Мэттью Ланкастер счастливо напевал под нос старинную песенку о милом Августине .

Мэттью провел около часа, разбрасывая листовки и счастливо напевая, пока его пение и заодно сыплющийся из окон поток листовок не оборвали ворвавшиеся в зал заседаний люди в форме, которые скрутили и арестовали свихнувшегося миллиардера. Впоследствии медицинские эксперты установили, что он страдал серьезным душевным расстройством — быстро прогрессирующей злокачественной формой параноидальной шизофрении. Год спустя он скончался в лечебнице, даже на смертном одре упрямо продолжая твердить о чудовищном заговоре в высших эшелонах власти.

В сухом остатке драматического заседания имелось одно тотальное сумасшествие и тридцать пять трупов. Единственным выжившим в результате той стародавней резни оказался непотопляемый председатель совета директоров Виктор Мерфи, получивший хоть и крайне тяжелое, но не смертельное ранение — выстрелом ему перебило позвоночник. Именно с тех пор он навечно оказался прикован к инвалидному креслу и точил на Ланкастеров острый фарфоровый зуб.

Очаровательная история, с какой стороны ни глянь. Доска для игры в дартс была ей под стать — такая же очаровательная. Мэттью заказал ее недели за три до устроенной им бойни. Украшал доску портрет Великого Магистра, а дротиками служили мятные леденцы на длинных, отточенных в виде стрел, деревянных палочках с перышками, завернутые в вощеную бумагу. Леденцовые дротики были выпущены фармацевтической компанией Эймса в количестве двухсот штук — эксклюзивно для старины Мэттью. Леденцы давно мумифицировались, лицо Великого Магистра, нарисованное на белом шелке тушью, выцвело, запылилось и потускнело, оставшись туманным напоминанием о безумствах прадеда. Впрочем, доску Кит любил демонстрировать деловым партнерам после завершения удачной сделки и двух-трех стаканчиков бренди. На важных дельцов это производило неизгладимое впечатление — живое, наглядное memento mori[3].

Что касается сейфа, то он стоял пустым. Одно из немногих действительно толковых назиданий, выданное Киту отцом касательно ведения дел, и вполне достойное быть выбитым золотом на мраморной доске, гласило дословно следующее:

Никогда не храни ничего ценного в стальном сейфе, щенок паршивый.

И Кит неукоснительно следовал отцовскому совету.

— Так, хорошо, — сказал он, в сотый раз пробежав глазами изречение о занятой пчеле, потом глянул на бронзовые напольные часы. Без десяти три. Время Ободряющего Самовнушения. Приоткрыв дверь, он поглядел на своего секретаря, который ревностно охранял приемную их милости от непрошеных вторжений и варил галлоны крепкого кофе.

— Пожалуйста, в ближайшие десять минут меня ни для кого нет.

— Разумеется, сэр.

Закрыв дверь кабинета на ключ, Кит ослабил узел галстука, снял пиджак, аккуратно повесив его на спинку кресла, и сел за стол, загроможденный докладными записками, статистическими и финансовыми отчетами, сводными таблицами и планами. Рука его нашарила спрятанную под крышкой стола выдвижную консоль. Он нажал кнопку. Два встроенных в потолок верхних светильника погасли, и их милость очутился в мягком, располагающем к неге, полумраке. Заведя руки за голову, он сладко зевнул и с наслаждением потянулся. Сквозь приоткрытую дверь оранжереи до него доносились ароматы орхидей и цветущих апельсинных деревьев. Над головой его что-то щелкнуло и зашипело, спрятанные динамики ожили и произнесли чувственным женским голосом:

— Семь минут Ободряющего Самовнушения производства компании «Психосоматическое Здоровье», подразделение фармацевтической компании Эймса. Ускоренный Курс особо глубокого и продолжительного воздействия — Избавление от Пагубной Никотиновой Зависимости.

— Этого повторять не нужно, — вполголоса пояснил самому себе Кит, силясь унять приступ неуместного веселья. Жена подарила ускоренный курс на Рождество в красивой коробке, перевязанной лентой, и умоляла отнестись к делу серьезно. Тереза опасалась, что курение убьет любимого мужа раньше, чем спиртное. Или работа.

— Дорогой, знаю, ты настроен скептически, но, говорят, этот курс дает просто фантастический эффект. Тебе ничего не придется делать… просто однажды ты проснешься и поймешь, что тебя больше не тянет закурить.

Кит и впрямь был настроен скептически, но, раз это давало жене надежду — что ж…

— Итак, начнем, — объявил жизнерадостный механический голос, — сядьте и примите максимально удобное положение. Расслабьтесь. Закройте глаза. Глубоко вдохните и выдохните. Повторяйте за мной. Вы — всесторонне развитая, гармоничная личность, обладающая…

— Всесторонне развитая, гармоничная личность, — старательно повторил Кит, кусая губы, чтобы не рассмеяться, — обладающая разумом и силой воли…

— Вы счастливы? — елейно спросил механический голос.

— Да, — легко ответил Кит.

Еще бы. Любой другой ответ повредил бы бизнесу.

— Да, вы счастливы, — подтвердил механический голос, — вы счастливы и свободны.

— Я счастлив и свободен…

— Вы не раб обстоятельств. Вы хозяин своей судьбы.

— Я не раб обстоятельств, я хозяин своей судьбы…

— Ваш кофе, сэр, — сказал секретарь десять минут спустя, когда Кит, покончив с Ободряющим Самовнушением, с наслаждением закурил.

Потом его с головой захлестнула обычная рабочая рутина, и до восьми вечера у него не было ни минутки свободной. В половине девятого он приехал домой, вручил Терри букетик цветов и был нежно обнят и крепко поцелован. На ужин любимая жена подала куриные грудки на пару и шпинат — целое блюдо шпината.

— Шпинат очень полезен для здоровья, дорогой, — сказала Терри сиятельному супругу, глядя на него с почтением и обожанием. Хоть они и были женаты почти десять лет, муж не переставал повергать ее в почтительный трепет. — Но, если ты хочешь бифштекс, дорогой…

Дорогой страсть, как хотел бифштекс, а еще лучше — кусок свинины с кровью и, если бы он попросил — конечно, получил бы и мясо, и жареный картофель на гарнир, но, с другой стороны, Терри расстраивалась донельзя, видя мужа, беззаботно уплетающего за обе щеки жир, холестерин и токсины мертвых животных. Кит был еще не настолько стар и, тем более, не настолько толст, чтобы его волновала подобная ерунда, но не хотелось огорчать Терри. Никому в здравом уме не захотелось бы огорчать Терри. Она была такая маленькая, светловолосая и кареглазая, пугливая, как прелестный олененок.