— Ирина, Ирина, надо же одеться! — а она, кидая мне свою ленту-бюстгальтер, кричала:

— Ну, так одень! Приучайся, Паганель, к куртуазным манерам! — И я, захлебываясь, ловил ускользающее в водяных вихрях тело и замирал, натыкаясь пальцами на безумно нежную и невесомую в воде плоть, и под восторженные Иркины писки и взвизги пытался вправить это безумно нежное и невесомое в мокрое узилище перекрученной ткани… — Ну, что же ты не несешь меня на берег, мой могучий северный медведь? Я уже замерла! — с плутоватой мордочкой пищала моя «хищная росомаха», и я, отдуваясь, бормотал:

— Погоди, Ира, отдышаться надо! — И моя подружка вновь заливалась торжествующим смехом:

— Не хитри, гризли! Опять бес в ребро стукнул! Есть, значит, что скрывать от народа! — И мне приходилось, пятясь и опасливо поглядывая через плечо, выносить ее обратно на берег, где Ира вновь, пластаясь на песке, немедленно просила меня сделать массаж или втереть ей в спинку крем от загара…

Мы оба тщательно обходили тему ее беременности. Я был ей за это благодарен особо. Считал, что она бережет меня от напоминаний о двусмысленности моего положения.

А в остальном мы были действительно вполне обычной парой. Вполне обычной. Мне казалось, что даже разница в возрасте с каждым днем, с каждой нашей прогулкой, вылазкой на природу становилась все менее заметной.

Могло ли так продолжаться вечно? Говорят, что перемена погоды резко меняет настроение. Для горожан это довольно странно — все равно ведь они большую часть времени проводят под крышей. Но вот на тебе: то ли резкое изменение цветовой гаммы от светлой, солнечной к пасмурной, дождливой воздействует на психику, то ли повышенная влажность воздуха…

В тот день мы отправились по магазинам — занятие, которое я и в хорошую погоду переношу с трудом. Купили Ирине платье, отправились ко мне примерять.

Это было длинное темно-синее платье того фасона, который называют «все скрывает, ничего не прячет» — материя так ловко облегала ее фигурку, что, кажется, можно было пересчитать все косточки. Она не поправлялась, как полагается беременной, и это начинало внушать мне опасения: а вдруг Ира больна? Я уже представлял, как буду воспитывать, растить ее ребенка, и мне хотелось, чтобы он был здоровым и крепким, а для этого и мама должна быть здоровой и крепкой.

— Ира, ты что-то совсем похудела, — подошел я к ней, когда она крутилась возле зеркала.

— А что? Все невесты так делают!

— Зачем?

— Чтобы их легче было на руках носить! Подними-ка меня иначе на третий этаж!

— Тебя-то я и на четвертый запросто подниму. Я на разгрузке мешки с углем ворочал!

— Ну-ка, попробуй! — Я подхватил ее на руки, но она тут же запищала: — Ой, подожди, платье помнешь! Вот, сейчас. — Когда я отпустил ее, она быстро стянула с себя покупку, соблазнительным «солдатиком» встала по стойке «смирно»: — Можешь выполнять подход к снаряду.

На ней были только трусики и кружевной бюстгальтер, не столько скрывающий, сколько поддерживающий грудь, но я уже немного освоился с ее наготой и, подняв, как ребенка, понес, покачивая и слегка подбрасывая, вокруг комнаты; Ирина взвизгивала и молотила меня кулачком по спине, солнце в эти минуты вновь пробилось сквозь дождливые тучи; мы смеялись, и я думал, что малышу в ее чреве тоже весело и интересно — отчего это мир вдруг закачался и начал подпрыгивать?

Чуть запыхавшись, бережно положил ее на кровать, чтобы не ставить голыми ногами — туфли слетели — на пол. Может быть, в этот миг нагнулся к ней чуть ниже, чем обычно позволял себе, задержался у ее груди чуть дольше, чем разрешала «техника безопасности». Во всяком случае, Ирина, быстро чмокнув меня в щеку, забормотала:

— Нет, нет, мой большой северный медведь, только не сегодня! Извини, но у меня цикл.

— Какой цикл? — опешил я.

— Месячный! Привыкай к причудам женского организма!

— Но ты же беременна!

— С чего ты взял?

— Ты мне сама сказала! Тогда, на станции юннатов! В саду!

— Ничего подобного! Я тебя только спросила: если бы я залетела…

Я сел на пол. Эфемерный замок продолжал рушиться с ошеломляющим грохотом. Теперь уже не было и зачатого неизвестно от кого ребенка!

— Так ты не беременна?

— Насколько мне известно, нет! — Ирина звонко и весело похлопала себя по впалому животу.

— Так зачем же ты наговорила мне такую ерунду?

— А что мне оставалось делать? Я уже все перепробовала! Даже в кровать к тебе пыталась залезть! На пляже сколько соблазняла! Двух чудиков из студенческого театра миниатюр за пол-ящика пива подбила инсценировать нападение на темной улице на бедную одинокую девушку, с изъятием мобильника! У несчастного студента потом целых два дня болело ухо!

— Что, и нападение было подстроено?

— Ага! Но не расстраивайся. Ты все равно был великолепен. Если бы на меня напали настоящие бандюки, они разбежались бы еще быстрее!

— Ох, мамоньки! — Последние остатки твердой почвы ускользали из-под ног. — Зачем же ты все это устраивала?

— Да так! Сначала любопытно было. Смотрю, ходит какой-то мужик как привязанный. На озабоченного не похож. Однако не мычит и не телится. Смотрит собачьими глазами. Хоть бы подошел, спросил что-нибудь. Глянешь на тебя — ты в толпе прячешься с изяществом белого медведя на тропической плантации. Сначала хотелось просто прищучить где-нибудь при свидетелях, взять за грудки да спросить, «чего тебе надобно, старче?». Но слишком пошло, скандально, не в моем формате. Да и ты б наверняка соврал. Мужики всегда врут, когда их напрямую спрашиваешь. Разобраться с тобой по телефону — а как узнать твой номер? Вот и пришлось подсунуть собственный мобильник…

— Ты сумасшедшая! А если б я не вернул тебе трубку?

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского! Да и не похож ты на человека, который может зажать чужой телефон. А так — поговорили, разобрались, скоро мужем и женой будем…

— Ира, я одного не понимаю. Если ты не беременна, то зачем тебе-то все это нужно? Ты молодая, красивая, умная, я на столько лет тебя старше…

— Паганель! Ты отстал от жизни! Не просекаешь нынешних реалий! Сейчас какой самый опасный возраст у мужиков? Как экономист с почти высшим образованием, скажу тебе: с двадцати восьми до тридцати шести лет. Если не спиваются — так садятся на иглу, если не гибнут в разборках — так попадают на зону. Пик смертности и тюремности. И что делать бедной девушке, если выскочит за такого? Терпеть муки в амплуа матери-одиночки? Зато если мужик дожил до сорока, не спился и не сел в тюрьму, то он почти гарантированно протянет еще лет тридцать! Проверено статистикой. Как раз такой срок, чтобы и детишки подросли, институты кончили, и мамочка до пенсии благополучно добралась. — Ирина говорила все это с веселой улыбкой, и я так и не мог понять, серьезно она так думает или смеется надо мной. — Представь себе: лет через тридцать ты будешь бравым ветераном полярных широт, власть, как одного из немногих оставшихся в живых специалистов по отмораживанию носа, обвешает тебя орденами, будет усаживать в почетные президиумы. Да и мне будет только пятьдесят с небольшим, и я еще буду смотреться «ягодкой опять» рядом с тобой на светских раутах…