– Трудно объяснить.

– Вам нравились девчонки, но не нравилась идея стать лесбиянкой? Понял.

– Мне всегда нравились мужчины.

Рон невольно отшатывается.

– Не волнуйтесь, вы не в моем вкусе.

Кто-то отвлек Виктора, и я остаюсь один на один с озадаченным Роном.

– Не знаю, мужчина вы или женщина, Райан, но по профессии врач, верно?

– Верно.

– Работаете в больнице?

– Да.

– Откуда вы знаете профессора?

– Я снабжаю его частями тел.

У Рона, словно у терьера, задергался кончик носа. Видимо, он пытается понять, не пахнет ли от меня трупами. Ищет на моей одежде пятна крови и характерную грязь под ногтями.

– Я не раскапываю могилы, Рон, – успокаиваю его я. – Или вы думали, что по ночам я хожу на кладбище с мешком и лопатой? Раскидываю могильный холм, вскрываю крышку гроба, вынимаю оттуда труп в полуистлевших склизких лохмотьях и несу препарировать?

– Нет! Нет! – трясет головой Рон, но я слышу за этим: «Да! Да!».

* * *

В старые времена после анатомирования человеческие останки перетирались в костную муку, перетапливались на свечи или шли на корм свиньям. Отходов не было. Современные похороны – сплошное расточительство. Прочным гробам не страшны ни дождь, ни черви, ни какие-либо процессы разложения. Смерть естественна, но нет ничего более противоестественного, чем мертвое тело.

«Выглядит некрасиво, да, Рай? – услышал я за спиной негромкий голос. Это была наша первая встреча с профессором Штейном. – Потому что это действительно некрасиво».

Виктор работает на пересечении двух направлений науки: смарт-медицины[34] и самообучающихся машин. Он «натаскивает» компьютеры по медицинской диагностике. Алгоритм обследования пациентов машины выполняют лучше людей. В будущем докторов заменят роботы. Однако плоть есть плоть, а кожа есть кожа; невозможно обучать анатомии исключительно по учебникам и видео. Роботу предстоит работать с человеческим телом, а значит, учиться он должен тоже на настоящем теле. Точнее, на частях тела. Мне довелось видеть, как маленькие зонды тщательно исследуют мышцы законсервированного фрагмента руки, внедряются в разлагающиеся мягкие ткани ноги.

* * *

– Например, когда ампутируют ногу, ее необходимо сразу же убрать с операционного стола, – поясняю я. – Кстати, ноги на удивление много весят.

– Вы отрезаете ноги?

– Не только.

– А чем?

– Пилой, – уточняю я.

Рон заметно бледнеет.

– Затем мы коагулируем срез, – продолжаю я. – Моем и сушим отделенную конечность, упаковываем в полиэтиленовый пакет, запечатываем, приклеиваем ярлык и помещаем в холодильник или в морозилку. Или ее увозят в крематорий. По-разному.

– По-разному, – эхом повторяет ошеломленный Рон.

– Все зависит от ситуации. Не у всех ампутированных ног есть будущее.

– Вас предупреждают заранее?

– Чаще всего, но иногда приходится оперировать в срочном порядке. К тому же, многое зависит от того, какую часть ноги нужно отрезать; сможет ли пациент воспользоваться протезом. По поводу протезирования вам стоит пообщаться с профессором Штейном. Переход к трансчеловеческим технологиям может начаться с бионических протезов.

– Мне нравятся мои ноги, – задумчиво говорит Рон, глядя вниз. – Небыстрые, толстые, но я к ним уже привык.

– Понимаю.

В глазах Рона я вижу благоговейный трепет, который вызывают у людей врачи.

– Как думаете, на сколько потянет? – Он хлопает себя по бедру.

Ноги у Рона короткие, но полные.

– Килограмм на двадцать, если резать отсюда. – Я провожу пальцем воображаемую черту на уровне его паха, попутно заметив, что Рон заправляет «хозяйство» налево.

Здоровяк опасливо смотрит на свою ногу в помятой штанине, радуясь, что конечность все еще при нем.

– Ну и руки у вас! Огромные! – с уважением произносит он.

– Как раз, чтобы ампутировать вашу солидную ногу.

Рон невольно дергается.

– Вы не хотите завещать свое тело для научных исследований? – осведомляюсь я.

– Послушайте, у вас совершенно мужские руки, – бормочет Рон.

Да, у меня крупные ладони. Как и у моей матери. Она умерла при родах, и я знаю мать только по фотографиям. Судя по ним, это была сильная, открытая и смелая женщина. Можно ли скучать по тому, кого даже не знаешь? Я по ней скучаю.

Роста я не очень большого: всего-то метр семьдесят. Телосложение стройное: узкие бедра, длинные ноги. Когда мне удаляли грудь, удалять пришлось всего ничего. Прием гормонов довершил изменение. Бюстгальтеры мне и раньше были без надобности. Теперь моя грудь гораздо более красивая: сильная, гладкая, плоская. Волосы я забираю в небольшой хвост, на манер поэтов восемнадцатого века. Глядя на свое отражение в зеркале, я вижу знакомое лицо. Как будто это я и не я одновременно. Поэтому так и не решаюсь на вторую операцию по окончательному изменению пола. В итоге я не принадлежу к какому-то одному полу. И живу в этой раздвоенности.

Наконец, возвращается Виктор.

– Кажется, вы без меня не скучали. – Рону он протягивает новый стакан с виски, а на меня бросает свой фирменный чуть насмешливый взгляд.

– Мы беседовали об ампутированных конечностях и о нашем с тобой особом сотрудничестве.

– Ну, да. Каждая лаборатория нуждается в учебном материале. – В глазах Виктора мелькает озабоченность: не слишком ли много узнал Рон?

Пусть теперь профессор попотеет. Совсем, как Рон Лорд. Конечно, в мои планы не входило посвящать Рона во все детали: на самом деле Виктор Штейн получает больше конечностей, чем полагается его исследовательской лаборатории.

В зал неожиданно врываются сотрудники безопасности в синей униформе, на бегу натягивая перчатки и размахивая электрошокерами.

ВСЕМ ОТОЙТИ НАЗАД! НАЗАД!

Один из охранников подходит к Виктору, и они спешно удаляются в гардероб. Я иду за ними.

– В этой сумке что-то шевелится, – шепчет белая от страха работница гардероба. – По-моему, там животное.

Охранник наклоняется к спортивной сумке «Адидас».

– Черт возьми, я слышу бормотание! – восклицает он.

К сумке подходит второй охранник. На его лице застыло скептическое выражение.