— В каких заповедных краях ты странствуешь, леди Линдсей?

Он говорил по-английски с заметным шотландским акцентом, который, однако, не был столь грубым, как у многих шотландцев из тех, кого она знала, и ее слуха не оскорблял. Джудит посмотрела на Роба с легкой элегической грустью во взгляде.

— Я была дома, сэр. Мысленно, конечно, — вырвалось у нее. На мгновение Джудит показалось, что в серых глазах Роба мелькнули сочувствие и понимание. — В это время года Англия особенно прекрасна.

— Я знаю, мне рассказывали. Кстати, где находится Уэйкфилд?

— Пониже Уэрдейла, неподалеку от реки Тиз. А почему ты спрашиваешь?

— Потому что хочу узнать, далеко ли это. И теперь вижу, что до замка твоего отца путь не столь уж и дальний. Если хочешь, можешь поехать туда на праздник майского шеста.

— Сомневаюсь, чтобы это было возможно. Праздник майского шеста справляют целых две недели.

— Неделю, если мне не изменяет память. — Он наклонился к ней так близко, что она почувствовала исходивший от него волнующий запах чистого мужского тела, лосиной кожи и свежего белья. Хоть он и старался от нее отделаться, побыстрее ее куда-нибудь сплавить, чего нельзя было не заметить, многое в нем привлекало Джудит.

Он легонько коснулся ее волос, которые она, отправляясь на работу, заплела в косу.

— Может показаться, что я хочу от тебя избавиться. В определенном смысле так оно и есть. Но только потому, что замок Лохви — не самое подходящее для тебя убежище. Ты здесь словно кровная кобылица среди серых овец.

Высвободив легким движением головы косу из его руки, она сказала:

— Похоже, сэр, на этом свете для меня вообще нет подходящего убежища. В замке Каддел меня не больно-то жаловали. Да и в замке Уэйкфилд меня вряд ли ждет теплый прием. Ты уж прости меня, сэр, что обременяю тебя своим присутствием, но обстоятельства сложились так, что ехать мне из Лохви, в общем, некуда.

Она отвернулась от него, сожалея в душе, что позволила ему узнать о себе слишком много, и взялась за ручку ведра.

— Дай я понесу. — Несмотря на робкую попытку сопротивления с ее стороны, он отобрал у нее ведро и легко, словно пушинку, поднял его в воздух. — Насколько я понимаю, его надо отнести на кухню?

И он направился в сторону кухонной двери. Он, хотя и прихрамывал, шел так быстро, что Джудит едва поспевала за ним. Черт бы его побрал, рассердилась Джудит, ну зачем он всколыхнул в ней воспоминания, казалось, давно уже похороненные в ее памяти? Когда они пришли на кухню, Джудит встала так, чтобы их с Робом разделял огромный кухонный стол — надо сказать, на удивление выскобленный и вымытый. С некоторых пор на кухне стало гораздо чище и уютнее. В очаге весело пылал огонь, в его отблесках надраенные Катрионой оловянные котелки сверкали, как серебряные. Теперь они висели каждый на своем крючке, а кухонная утварь из чугуна и железа не валялась где попало, а стояла — отлично вычищенная — в полном порядке на дубовых полках вместе с деревянными и глиняными блюдами и тарелками. Даже неряха Катриона выглядела на редкость опрятно. На ней были новые башмаки, а чисто выстиранное полотняное платье, туго стянутое в талии поясом, не мешало, как прежде, работе. На затылке у нее красовался аккуратный пучок, выбившиеся из него шаловливые прядки общей картины не портили. Гленлион обвел кухню удивленным взглядом.

— Где я? Неужели в кухне замка Лохви? За какие-то два дня здесь все изменилось до неузнаваемости.

Это была простая любезность, не более того, но его слова вызвали у Джудит раздражение.

— Ты бы и сам без труда навел здесь порядок, сэр, если бы тебе только хватило смелости взяться за столь непривычное дело.

Роб резко, со стуком поставил ведро с водой у очага и спросил:

— На чем ты оттачиваешь свой язычок, леди Линдсей? На точильном круге?

— На людских глупостях, — бросила Джудит, но тут же пожалела о своих словах. Молодой лэрд вел себя вполне достойно, и выводить его из себя подобными ядовитыми замечаниями не было никакой необходимости. Ах, если бы она могла ему верить! Но как можно довериться человеку, который дал ей понять, что не прочь отослать ее из замка Лохви, а стало быть, разлучить с Мейри? В то же время она никак не могла забыть, что из-за его поцелуев едва не потеряла голову. Такой страсти она ни разу в жизни не испытала.

— Ты снова пытаешься мне дерзить? Хочу заметить, это небезопасно. — Он положил руку ей на плечо. Прикосновение было тяжелым и в очередной раз напомнило ей, в каком бесправном положении она оказалась.

Страх охватил ее, но она вида не подала. Отступила на шаг, чтобы стряхнуть со своего плеча его руку, и небрежно пожала плечами.

— Ты мне угрожаешь, сэр?

— Нет. Я редко кому-либо угрожаю. По-моему, это бессмысленно. Предпочитаю действовать, а не тратить попусту слова.

Это было серьезное предупреждение, и Джудит испугалась по-настоящему. По спине побежали мурашки, к горлу подступил комок. Она не проронила больше ни слова и ждала, что будет дальше. Он шагнул вперед, словно снова хотел дотронуться до нее но вдруг остановился, повернулся и направился к выходу. Джудит в недоумении посмотрела ему вслед и тут услышала донесшийся снаружи собачий лай и жалобный детский плач.

— Мейри!

Она бросилась к выходу вслед за Робом, но тот намного ее опередил; когда она находилась посреди кухни, он уже выходил наружу. Джудит выскочила во двор и увидела старую гончую, которая лаяла на кого-то, находившегося в хлеву. Мейри с исказившимся от ужаса личиком жалась к колесу стоявшей во дворе телеги.

— Собака взбесилась! — крикнула Джудит Робу, который уже подбегал к хлеву.

В следующий момент Джудит поняла, что ошиблась. Мейри и ее приятель Том испугались вовсе не гончей, а разбушевавшегося огромного кабана, который, вырвавшись из хлева, напал на ребятишек. Грозный, покрытый клочковатой шерстью зверь так и норовил полоснуть Мейри своими желтыми клыками. Том старался разжать пальцы, которыми Мейри цеплялась за спицы на колесе телеги, и увести ее в безопасное место, но у него ничего не получалось. Приподняв подол своего лейне, Джудит помчалась через двор, разбрызгивая башмаками жидкую грязь. Ей казалось, что ноги у нее налились свинцом, что она движется слишком медленно и не успеет прийти Мейри на помощь. Ей хотелось закричать, привлечь внимание девочки, показать ей, что подмога близка, но от ужаса у нее перехватило горло, и она не могла издать ни звука. Она отчетливо слышала, как лаяла собака на огороженном кольями пространстве перед хлевом и как испуганно плакала девочка. Гончая рванулась вперед, пытаясь схватить кабана за задние ноги, но ей удалось только разок его цапнуть; потом кабан, извернувшись, в свою очередь, напал на собаку, и ей едва удалось уклониться от его грозных кривых клыков. Теперь Цезарь бегал вокруг зверя кругами, отвлекая его внимание от жавшихся к телеге детей. Том первым осознал, что на какое-то время они с Мейри в безопасности, и воспользовался этим: оторвал наконец руки девочки от колеса и помог ей забраться в телегу. Дети перевалились через ее борт и скрылись из виду, пару раз дрыгнув в воздухе голыми ногами. Но для тех, кто оставался в загоне перед хлевом, угроза не исчезла. Скотники стали перелезать через ограждение в надежде укрыться от зверя за каменными стенами замковых построек. Между тем кабан, перед которым остался только один противник — старый Цезарь, бросился на него, стараясь вспороть ему клыками живот. Джудит, сообразив, что дети вне опасности, прислонилась спиной к стене зернохранилища: у нее вдруг как-то сразу ослабли ноги и она не могла сделать больше ни шагу. Так уж вышло, что в загон вошел лишь один Гленлион. Меча у него с собой не было, и он вооружился тяжелым колом, который только что вырвал из ограды. «Господи, помоги собаке задержать зверя, пока Гленлион не изготовился к бою», — молилась Джудит. Собаке, однако, сдержать зверя было трудно. В последнем броске кабану удалось полоснуть Цезаря клыком по ребрам, и запах крови еще больше его распалил. Он снова ринулся в атаку и вонзил клыки Цезарю в ногу. От сильнейшего удара собака кубарем покатилась по земле; кабан пригнул голову, готовясь подцепить Цезаря клыками за живот и перебросить через себя. Но в этот момент в схватку вступил Гленлион. Размахнувшись, он треснул дубовым колом зверя по голове. Удар пришелся точно промеж глаз. Кабан вздрогнул, замер на месте и обвел маленькими красными глазками загон, словно задаваясь вопросом, откуда вдруг свалилась на него такая напасть. В следующую минуту он увидел Гленлиона, свирепо хрюкнул и, оставив Цезаря в покое, повернулся к Робу. Гленлион сделал шаг назад, схватил кол обеими руками и нанес зверю страшный боковой удар, целясь ему в лоб. К большому удивлению Джудит, лапы у зверя подогнулись, и он словно подкошенный рухнул на землю. Звонкий хлопок от удара дубиной и звук от падения тяжелого тела прозвучали почти одновременно. Гленлион отшвырнул кол, опустился рядом со зверем на колени и, выхватив из-за пояса шотландский кинжал, в мгновение ока перерезал кабану горло. Когда он вытащил кинжал из туши, с него закапала кровь, и Гленлион, чтобы не испачкаться, вытер клинок о шкуру зверя. В этот момент в загон ворвались с полдюжины вооруженных вилами и топорами работников. Поднявшись с колен, Гленлион одарил их неласковым холодным взглядом, словно обвиняя в трусости и бездействии.