Не только слово его: не стареют и никогда не перестанут восхищать и наводить на глубокие думы вызывающие глубокую грусть отношения чинары с дубовым листком, грезы одинокой сосны и пальмы, сговор Терека с Каспием, плач старого утеса по золотой тучке. Навсегда останутся непостижимо прекрасными та суровая простота, с какой произносит последние просьбы умирающий в «Завещании». «Выхожу один я на дорогу…» — мысли, полные внутренней музыки, произнесенные тихим голосом для себя. Сколько горьких сомнений в «Думе», смелой правды, сказанной без пощады и лицемерия. И сколько гордой и нежной любви к «печальным деревням» и проселкам в «Родине». При этом не перестаешь удивляться: «Бородино», «Памяти Одоевского», «Молитва», «Три пальмы», «Последнее новоселье» принадлежат одному поэту, и все это создано почти юношей. «На воздушном океане» Лермонтов написал в двадцать четыре года! И когда наиболее прозорливые современники сравнивали его с Байроном или называли его «русским Гете», они стремились не умалить его, а поставить в один ряд с величайшими поэтами века.

Вопрос о том, что сделал бы этот гениальный поэт, доживи он хотя бы до возраста Пушкина, мешает иным оценить наследие Лермонтова. Он погиб накануне свершения новых поразительных замыслов, которые открыли бы новые грани его таланта. Писали о нем как о юноше, который собирался, но не успел сказать главного. Это неверно: «Война и мир» не стала бы менее зрелой книгой, если бы Толстой не успел написать «Анну Каренину». В каждый момент гениальный поэт, обращаясь к читателю, вполне выражает себя. И стремление заглянуть в будущее, которое так жестоко было у него отнято, не умаляет великих достоинств того, что Лермонтов создал.

Проходят годы, десятилетия. Но, перелистывая томики Лермонтова, мы снова каждый раз проникаемся героическим духом его поэзии, ее неповторимым лирическим содержанием и думаем о нем как об одном из самых великих поэтов мира и как о живом!

Воспроизведенный в альбоме портрет Лермонтова (№ 4) работы художника А. Челышева в собрания лермонтовских портретов не входит, ибо достоверным лермонтовским изображением не считается. Главная причина, которая мешала отнести его к числу лермонтовских портретов, заключалась в том, что представленный на нем юнкер изображен без усов, тогда как на миниатюрном портрете художника Заболотского Лермонтов изображен и в студенческие годы уже с густыми усами. А так как военные в те времена брить усы не имели права[1078], то исследователи лермонтовской иконографии челышевский портрет в число лермонтовских изображений включить не решались[1079].

Между тем на миниатюре художника Заболотского Лермонтов изображен отнюдь не в студенческие годы, а в 1840 году[1080]. Соображение о том, что в юнкерской школе Лермонтов непременно должен был носить усы, отпущенные еще в университете, оказывается, таким образом, совершенно неверным. На самом деле ни в университете, ни в первый год обучения в юнкерской школе Лермонтов усов не носил и носить не мог — по той простой причине, что их у него еще не было. Вскоре после зачисления его в юнкерское училище М. А. Лопухина писала ему: «Как бы я хотела видеть вас в форме и с усами!»[1081] Следовательно, в 1832 году, когда Лермонтов впервые надел военный мундир, усы у него еще не росли. А поэтому основной довод против подлинности челышевского портрета можно считать опровергнутым.

Портрет этот куплен Государственным Литературным музеем в Москве в 1934 году от И. Л. Поливанова. Сзади, на подрамнике, имеется надпись, сделанная его отцом, Л. И. Поливановым: «Поэт Лермонтов. Подарен мне фон Баумгартеном. Снят с натуры и находился у родственников поэта — Юрьевых».

Эта помета не оставляет сомнений в том, что сведения о достоверности портрета идут из самых авторитетных источников. С Юрьевыми Лермонтов находился в близком родстве, а с одним из них, Николаем Дмитриевичем, был особенно дружен как раз в те самые годы, когда оба они учились в юнкерской школе. С Александром Карловичем Баумгартеном, офицером гвардейского генерального штаба, и с его двоюродным братом, поручиком Алексеем Егоровичем Баумгартеном, командиром артиллерийского взвода, Лермонтов служил вместе в 1840 году на Кавказе[1082]. Поэтому нет никаких оснований опасаться, что Юрьевы или Баумгартены могли признать за подлинное недостоверное лермонтовское изображение. Скорее можно было бы усомниться в том, действительно ли принадлежал портрет названным выше владельцам.

Однако и на этот счет не должно быть никакого сомнения. У потомков художника Г. Г. Гагарина в Ленинграде еще в 1936 году хранилась старинная, выцветшая фотография челышевского портрета с надписью: «Поэт Лермонтов. Подлинный портрет в имении Баумгартена „Сурочки“, Княгининского уезда, Нижегородской губернии». В свое время эта фотография принадлежала самому Григорию Григорьевичу Гагарину, а он, как известно, в молодые свои годы находился с Лермонтовым в самых дружеских отношениях. Заметим кстати, что такая же старая фотография с подобной надписью имеется в Литературном музее.

Таким образом, сведения о том, что оригинал составлял собственность Баумгартена, вполне совпадают с записью Поливанова на обороте челышевского портрета. Впрочем, в авторитетности слов Л. И. Поливанова можно не сомневаться еще и потому, что это человек, весьма осведомленный в биографии Лермонтова через своего двоюродного брата Владимира Павловича Веселовского, женатого на «кузине» Лермонтова Екатерине Павловне, родной сестре Акима Павловича Шан-Гирея[1083].

Поэтому можно считать, что на портрете Челышева изображен действительно Лермонтов — в пору его пребывания в юнкерской школе. Возможно даже, что сама мысль заказать этот портрет художнику возникла в связи именно с тем, что Лермонтов впервые надел военную форму. В таком случае портрет следует датировать второй половиной ноября — декабрем 1832 года.