Его дыхание участилось.

— И что же? Жива?

— Жива.

— Слава богу! — закричал он. Он рухнул на низкий табурет.

— Я же говорил вам, с ней не так-то просто сладить, с этой Сидони! — Он машинально поправлял на голове свой красный колпак.

— Несчастная страна! Несчастная страна! — повторял он.

Затем из глаз его полись слезы.

Когда он выплакался, он поднял голову и увидел Анжелику, сидящую за столом, и ее кошку на столе, обе они смотрели на него задумчиво, с нежной грустью и пониманием.

— Маколле, она любит вас, — сказала Анжелика — Она всегда любила вас, и — кто знает, может я не права, но женщины иногда совершают такие странные поступки, повинуясь своему чувству, и я спрашиваю себя, не вышла ли она за вашего сына, чтобы быть ближе к вам… Ситуация была безвыходная… Она любила вас, жила теми минутами, когда вы были рядом, а вы шастали по лесу и ухаживали за ее соседками. Вы и думать не могли о ней. Ведь она была вашей невесткой. Теперь она свободна. И хотя вы боитесь в этом признаться, но вы тоже любите ее. Я прочла это по вашему лицу.

— Тысяча чертей! — воскликнул он. — Да все священники завопят о кровосмешении.

— Но вы же не ее отец… Вы можете жениться на ней.

Он покачал головой.

— Это невозможно. Старик и молодая женщина.

— Ну хватит! Вы ведь достаточно молоды для того, чтобы грести и управлять лодкой, и нести эту лодку на себе… И вы могли бы дать ей ребенка… Она сама мне об этом говорила.

Элуа Маколле быстро поднялся, к нему вернулась его прежняя живость и ловкость.

— Заранее ничего не обещаю! Но нужно поскорее увидеться… Во всяком случае, я должен помочь ей подремонтировать дом.

* * *

Время от времени Анжелика вспоминала о боли, затаившейся в уголке ее сердца и от которой она так страдала. Хорошо, что Жоффрей был далеко, ведь именно он был причиной этой боли.

Осознав, что она рада его отсутствию, Анжелика погрузилась в отчаяние. Неужели их любовь умерла? Все вокруг повторяли, что она спасла Квебек, все боготворили ее. Но в ней самой как будто лопнула пружина.

Город освобожден, молодой Анн-Франсуа вне опасности, дети из монастыря полакомились своим пирогом, дикие белые гуси вернулись на родину, а Анжелика заливалась слезами.

— Но почему он это сделал? — воскликнула она, v голос ее эхом отозвался в пустой комнате. А почему бы ему и не сделать это? Он и ее уверял в ее полной свободе действий. В мире нет более свободного человека…

Но никакие доводы не умаляли ее горечи, когда она вновь и вновь вспоминала о том, что самый дорогой ей человек отвернулся от нее. Она без конца мучила себя, пытаясь определить, где и когда это произошло. В действительности она это знала, ведь Анн-Франсуа не делал из этого тайны. Это случилось в замке Монтиньи, в тот далекий день, когда она отправилась на остров Орлеан повидать колдунью Гильомету. Она совершенно точно помнила, что поехала к ней за советом или лекарством, чтобы успокоить нервную систему г-жи де Кастель-Моржа. Это уже предел! В то время как она беспокоилась о душевном состоянии жены военного губернатора, близкой к безумию, она… он… Анжелика бросилась на кровать и зарылась в подушки, чтобы не закричать, не завыть. Все смеялись над ней.

В тот день на острове Орлеан Гильомета, всевидящая и всезнающая Гильомета, сказала ей: «Ты счастливая женщина!» Без сомнения, она обо всем догадалась. Говоря о Сабине де Кастель-Моржа, она бросила с легкой иронией, смысл которой только теперь дошел до Анжелики: «Не волнуйся за нее, ее спасут». И вместо того, чтобы предупредить ее о вероломстве этой женщины, эта лицемерная колдунья отвлекла ее внимание своими рассказами и исповедями; так ребенку рассказывают сказки, чтобы незаметно влить в него лекарство. А когда она уезжала, то Гильомета бросила ей какую-то глупость, чтобы пустить ее воображение по ложному пути: «Не нужно, чтобы он ездил в Прагу». Заинтригованная этой загадкой, Анжелика не заметила, что произошло у нее под носом…

Прага! Столица Богемии! Ах, как же они все посмеялись над ней, прикрывшись любезностью. Даже г-жа де Меркувиль, которая провожала ее в дорогу, изображая сочувствие и заботу о Сабине.

А намеки этой змеи Эфрозины! Как же она веселилась, когда узнала, почти увидела… А Анжелика как идиотка лечила ее отмороженный нос, она была рада оказать такую услугу, помочь, а они все использовали ее доброту, ее желание прийти на помощь, все эти завистники ничем не отблагодарили ее за ее заботы.

Спрятав лицо в подушку, Анжелика видела себя окруженной врагами и предателями: все потешались над ней, расточая улыбки и пользуясь ее дружбой. Потом она вспомнила, что в тот день отправилась на остров неожиданно, никого не предупредив, и что винить во всем, что произошло, нужно только случай.

Она поднялась с кровати, глаза ее распухли, но успокоение нашло на нее.

Посмотрев на свое отражение, она решила, что по меньшей мере час ей нужно прикладывать к лицу компрессы и кремы, чтобы вернуть ему нормальный вид.

Она снова заплакала и сказала себе, что не помогут ей никакие мази и компрессы, пока она не перестанет изводить себя ужасными мыслями. Но никакие призывы не помогали. Она не могла помешать себе проливать слезы, чувствуя, как что-то сломалось у нее в душе.

— Почему ты плачешь? — спросила Полька.

— Я не плачу.

— Ты думаешь, я ничего не вижу. А ну-ка, сядь. Поешь! Выпей! Я приготовила тебе телятину. Весной надо есть весеннее мясо.

Мысль о телятине нисколько не обрадовала Анжелику, и она покачала головой.

— …Маркиза, ни один мужчина в мире не стоит того, чтобы из-за него отказаться от такого блюда. Все они одинаковы, эти мужчины. Ты должна бы это знать.

Анжелике совсем не улыбалось слушать философские рассуждения Польки о мужчинах, и она не могла смешивать Жоффрея со всеми остальными проходимцами.

Она поднялась, чтобы уйти.

— …Маркиза, будь осторожна. Вспомни о бревне в своем глазу, когда ты заметила соломинку в глазах твоего возлюбленного.

— Что тебе известно?

— Ничего! Но я не сомневаюсь в том, что говорю.

Анжелике стали приходить на память некоторые фразы о любви, произнесенные Анн-Франсуа. Собственно говоря, они мало отличались от тех, что говорил Никола де Бардань. «Вы любите… Но любовь уходит от вас». Теперь она понимала их страдания. Мысль о том, что любовь Жоффрея ушла от нее, сроднила Анжелику с ее поклонниками, внушила ей жалость к ним.

— Я не смогу пережить это! Я могу умереть! Умереть!

Для нее существовал только Жоффрей. Он был везде, он был в ней. Все остальное — лишь мимолетные увлечения, которые ничего не значили для нее… «Есть только ты».

От военной экспедиции пришли вести. Посыльный рассказывал, какой ужас охватил его, когда его вдруг окружили ирокезы, которые поднимались вверх по течению Шодьер. Он предстал перед самим Уттаке, и тот сказал ему: «Я иду навстречу Тикондероге, я дарю тебе жизнь».