Был он похож на актера, который способен на самые разнообразные роли. Никогда он не был прямым и искренним, всегда надевал на лицо маску, наиболее подходящую для данного момента, и играл более или менее успешно задуманную роль, вводя в заблуждение окружающих. Он ухитрялся всем нравиться, а о женщинах и говорить нечего…

Побывал он с соборе за обедней, сделал визиты отцу Варсонофию, исправнику, жандармскому ротмистру, воинскому начальнику, некоторым старым знакомым и всех очаровал, каждого по-своему. Отец Варсонофий нашел в нем человека верующего, исправник — истинного дворянина, жандармский ротмистр — врага революции, а все женщины — обворожительного красавца!

В середине мая поехали в Никудышевку. Бабушка с Наташей — на своих лошадях под управлением Ерофеича, а Петр Павлович с Людочкой — на почтовых. Тыркин предлагал свою тройку, но Петр Павлович отказался от этой любезности под каким-то предлогом… Ему не хотелось иметь на козлах в качестве наблюдателя тыркинского нахала-кучера, большого любителя поболтать о своих наблюдениях над седоками.

Петр Павлович не любил зря тратить время и намеревался воспользоваться этой поездкой в своих любовных планах.

Надо сказать, что в последнее время Петр Павлович увлекался «евгеникой»[569]. Он пришел к убеждению, что род дворян Кудышевых с быстротой вырождается. Былая породистость родового типа исчезает. Своих дядей, Дмитрия и Григория, он считал яркими примерами вырождения. Необходимо обновление кровей. Григорий, очевидно, инстинктом самой природы приведен в объятия Ларисы, но поздно: он оказался бесплодной смоковницей. Дмитрий — полная жертва вырождения: достаточно посмотреть на рожденную им от якутки обезьяну! Необходимо обновить род примесью здоровой и сильной крови своего племени, чтобы рождались не мягкотелые неврастеники и политические психопаты, а нормальные люди с крепкими зубами и мускулами, с животным аппетитом к жизни, с хорошим кулаком для самозащиты в борьбе за утверждение своего рода и вида. Посматривая на себя в зеркало, Петр Павлович убеждался, что он — единственный из рода Кудышевых, сохранивший былую породистость типа, и потому именно ему надо произвести разумный евгенический опыт.

Теперь, при первой же встрече с цветущей здоровьем, радостью и избытком скопленной энергией Людочкой в голове Петра Павловича сверкнула озарением мысль: это именно то, что требуется! Как земля в полном весеннем расцвете! Прикоснувшись к ней, можно сделаться Антеем[570], поднявшим к новой жизни вырождающийся род потомственных дворян Кудышевых!

Лучшего и придумать невозможно: и красива красотой русской женщины, и здорова, и сильна телом и духом, и жизнерадостна, как сама природа, как молодой, не знающий смерти зверь, с таким могучим зарядом полового электричества, что при каждом соприкосновении искра рождается…

И, конечно, — невеста с солидным приложением!

Конечно, не в деньгах только счастье, но деньги — необходимое орудие при разработке недр счастья…

И вот «мчится тройка удалая вдоль по дорожке столбовой»[571]. Ерофеич с бабушкой и Наташей — впереди, а Петр с Людочкой — позади. Так оно удобнее для влюбленных. То ширь полей, то сумрак леса, то свод небес, то крыша сосен… То луг зеленый, как ковер, цветами расшитый, и речка с мостиком, то роща из берез с белыми бархатными стволами. Пахнет земляничным листом, медвянкой, липой, хвоей, грибами… Целая гамма ароматов! Птичий хор…

Так много радости и счастья разлито в природе, разбросано по пути в Никудышевку!

А тут еще толчки от дорожных рытвин и переползающих лесные дороги древесных корней. Так и подталкивают в объятия друг друга…

— И-эх, голубчики!

Ох как сладко во младости любовное томление! Этот непрестанный электрический ток, пронизывающий и душу, и тело при каждом нечаянном соприкосновении друг с другом!

И вот нечаянные соприкосновения переходят в преднамеренные. Начинаются взаимные обманы: поди разбери, почему Людочка толкнулась на Петра, а Петр на Людочку!

А глаза прикрыты. Посоловелые глаза. Вот рука — на руке. Встреча посоловелыми взорами, глуповатые улыбочки на устах… Головка Людочки на плече у соседа: головка закружилась…

— Бедная… милая…

И не замечает, как он сперва осторожно, потом покрепче, касается губами щечки, шейки… Поцелуй тоже точно случайный, от толчков.

— Да? Люда, да?

— Не спрашивай! Видишь ведь…

Тут такой толчок, словно разрядился конденсатор значительного вмещения. Можно лопнуть от томления…

— Останови лошадей! Ноги отсидели… Мы пройдемся, а ты потихоньку подымайся на гору… Догоним…

— Можно, барин! Тут лесочком-то прохладно…

Ползет в гору тройка… Лениво позванивают колокольчики… Вот и не видать ее за деревьями…

Обнялись и застыли… Переплелись, как две березы из одного корня.

И наш Антей, прикоснувшись к земле, сделался таким страшным, что Людочка вырвалась и поскорей на дорогу!

— Люда! Люда!..

— Я тебя боюсь…

Уходит Люда. Антей постоял и потянулся следом за ней.

— Размяли ножки-то? — встречает ямщик с улыбочкой…

Усаживаются, смущенно улыбаются друг другу…

— Пошел! Прокати как следует, — на чай получишь!..

— И-эх, голубчики! Соколики мои!

Зазвенели колокольчики, и помчалась отставшая тройка догонять пару Ерофеича с бабушкой и Наташей, пребывающих в лирической грусти…

Такие родные, с детства знакомые места! Точно верстовые столбы на дороге жизни — пробуждаемые ими воспоминания…

Вот сосновый бор, в котором дедушка объяснился в любви бабушке: они приехали сюда из Алатыря на пикник, и молодая парочка отправилась поискать белых грибов. Влюбленный дедушка, тогда еще поручик гвардии, нашел гриб-двойняшку и при помощи его приступил к объяснению в любви прекрасной Аннэт:

— Подобен гриб сей прекрасному слиянию двух сердец, связанных законным браком!

Прекрасная Аннэт сразу поняла, покраснела и потупилась, а кавалер продолжал:

— Не знамение ли сия находка для нас с вами, прекрасная Аннэт?

В этом сосновом бору есть на перекрестке дорог родник и часовенка с иконкой Богоматери. А у часовенки — лавочка для проходящих усталых путников. Памятная для бабушки скамеечка!