— Слушай, твоя жена, — пожаловалась Грейс ему, — считает, что я спятила, так что лучше бы ты поскорее довез меня до дома.

— Да, с ней иногда приятно поговорить, — согласился Эдгар. — Не забудьте помахать, если Делани окажутся на террасе. Это славные люди, а машину нашу они знают.

— Потом можешь сказать, что не остановился, потому что с тобой была сумасшедшая, — посоветовала Грейс.

Однажды, когда Мартиндейлы гостили у Грейс на ферме, Эдгар из-за жары вернулся из города раньше обычного. Он поднялся на крыльцо, перекинув через руку летний пиджак и обмахиваясь жесткой соломенной шляпой. Грейс сидела одна.

— Привет, Грейс, — заговорил Эдгар. — В одиночку охраняешь крепость? А где остальные?

— Там, где была бы и я, если б хватило сил. На лодочной станции. Там попрохладнее, тень, вода. Но мне здесь лучше. И по-моему, я умнее их. Да, там им хорошо в прохладе, но ведь назад в гору тащиться, и, попомни мое слово, как вернутся, прямиком в душ направятся.

— Скорее всего. Последую-ка, пожалуй, твоему примеру. Выкурю с тобой сигаретку, потом приму душ и переоденусь. — Эдгар растянулся в гамаке, зажег сигарету, протер очки и положил их на стоявший рядом стол. — О Господи, как же хорошо, что ты пригласила нас пожить здесь. В городе за тридцать. Оскар Тиллингхаст… знаешь его?

— Полисмен?

— Он самый. С ним обморок в обед случился.

— Солнечный удар?

— По-моему, да. Надеюсь, ничего более серьезного. Оскар ведь уже не тот, что был когда-то, немолод.

— А кто молод-то? — вздохнула Грейс.

— Ты, например.

— О нет. Спасибо за комплимент, конечно, но я-то знаю, что это не так.

— Ну да, пневмония, понятно.

— Конечно, только что-то очень долго я выздоравливала. А ведь еще год назад могла бы предложить сыграть смешанную пару.

— Слава Богу, сейчас не предлагаешь. На меня, во всяком случае, можешь не рассчитывать. Как говорят англичане, я — пас. Но выздоровление — это значит, что надо побольше спать и правильно питаться. А я вот замечаю, ты снова начала курить, да и попиваешь понемногу.

— Это моя первая за сегодняшний день сигарета. Нет, вторая, одну выкурила после завтрака. А что касается выпивки… Сколько, по-твоему, коктейлей я выпила за все время, что вы с Бетти здесь?

— Каждый вечер, перед ужином.

— Да, всего один в день, и то не до конца. — Грейс пристально посмотрела на Эдгара: — Вы ведь с Бетти волнуетесь за меня, да?

— Да.

— И дело ведь не только в моем здоровье?

— Да.

— Мы с тобой почти не разговариваем. Бетти — иное дело, она читает мне нотации, дает кучу советов, которым я почти не следую. Но ты-то что обо всем этом думаешь? Как мне себя вести? Что ты говоришь, когда у вас с Бетти заходит обо мне разговор?

— Не знаю, право, — пожал плечами Эдгар. — Обычно считается, что я должен выступать от имени мужского пола, а это, знаешь ли, Грейс, весьма обширная категория людей. Бетти начинает, я продолжаю, и все сказанное мной воспринимается как мужской взгляд на вещи.

— И что же это, хотелось бы услышать, за взгляд?

— Ну, как сказать, если нет конкретной ситуации, где могут быть две точки зрения, женская и мужская? Ведь часто бывает, что и мужчина и женщина смотрят на что-то одинаково.

— Хорошо, скажи мне как мужчина, я веду себя слишком по-мужски?

— По-моему, вопрос следовало бы переформулировать, перефразировать.

— Ладно, давай иначе. Допустим, мужчина видит женщину, его к ней влечет, это ведь нормальная мужская реакция, так?

— В принципе да.

— В таком случае однажды мне встретился такой мужчина.

— Ну, и что дальше? — не понял Эдгар.

— Ничего. Это все.

— A-а, так ты хочешь знать, не было ли, с моей точки зрения, твое поведение в истории с Роджером Бэнноном слишком мужским?

— Да, и это тоже.

— В таком случае ответ — мой ответ — таков: ты вела себя абсолютно по-женски. На дворе 1920-й год, люди стали более просвещенными, чем во времена наших родителей. Более просвещенными — не значит более знающими, просто более честными в объяснении мотивов поведения. Что такое духи́? Духи́ — это всего лишь инструмент мужского поведения в руках женщин. Что такое платье с глубоким вырезом? То же самое. По-мужски женщина начинает вести себя лишь в том случае, если преследует мужчину так, как «по правилам» должен мужчина преследовать женщину. В 1920 году это означает, скажем, телефонный звонок, такой вот способ преследования.

— В моем случае я звонила ему по телефону.

— Что ж, Грейс, в таком случае, полагаю, это можно назвать мужским поведением. Это, извини за выражение, техника нападающего, мужская техника, в отличие от платья с глубоким вырезом, являющего собой технику женскую. Не думаю, что на нашем веку и в условиях нашей культуры женщина сможет позволить себе проявить инициативу, избежав при этом старого определения «нападающий». А может, так будет всегда. Это возвращает нас к основам. Жеребец чует кобылу за милю и устремляется за ней. Но опять-таки извините за прямоту, духи-то чьи? Кобылы, разумеется. Мне кажется, людям не нравится, и наша культура отвергает, что женщина душится и в то же самое время преследует жеребца. Это неправильно. Предполагается, что кобыла пользуется определенными духами, запах которых доносится до жеребца, оказавшегося на самом близком к ней расстоянии. И если какая-нибудь кобыла… э-э… летит что есть духу к забору, чтобы убедиться, что жеребец почуял запах ее духов, других кобыл это возмущает и они вполне могут залягать ее до смерти.

— В настоящем бою лошади кусаются, а не лягаются, — возразила Грейс. — Таким образом они стараются переломать сопернику ноги. Но во всем остальном ты прав. — Она закурила третью за день сигарету. — Насколько я понимаю, ты меня о чем-то предупреждаешь?

— Как это?

— Мол, другие кобылы вполне могут меня залягать.

— Не знаю, право. Но может, ты и права, — согласился Эдгар.

— Держись подальше от Джека Холлистера — вот что ты хотел сказать.

— Холлистера?

— Эдгар, у вас с Бетти нет секретов друг от друга. Она все тебе говорит, так что не надо притворяться.

— Ну да, — кивнул он, — именно это я и хотел сказать. Не надо начинать эти игры с Холлистером.

— Ну же, Эдгар, пусть все будет по-честному.

— Хорошо, хорошо, не надо продолжать эти игры с Холлистером или, если угодно, начинать заново. Холлистер — частная собственность. Больше того, Грейс, он превращается в нечто вроде идола, маленькое божество. Ну ладно, скажем, божество — это слишком сильно сказано, пусть будет божок. В любом случае о нем говорят на каждом углу. Все его читают, все его цитируют, перевирают. Вчера у меня был разговор с губернатором, и хочешь — верь, хочешь — не верь, но он начал пересказывать какой-то анекдот из «Пилюль». А я-то, признаться, думал, что он вообще ничего не читает, даже счета, которые подписывает. Но в любом случае, Грейс, если у тебя начнется что-нибудь с Холлистером, скандал поднимется страшный, именно потому, что он — божок. И всю вину свалят на тебя.